— Наталья Алексеевна, – обратился я к ней по-русски, – может, вам не стоит смотреть на это кровавое зрелище?
Та изумленно взглянула в ответ. И мило улыбнулась.
— И пропустить все самое интересное? Особенно работу этих удивительных механизмов, про которые столько слухов ходит. Это правда, что вы их изобрели?
«М-да… Ну чего я лезу со своими морально-нравственными? В это время казнь – это вариант развлечения для всех, кроме приговоренного. Она, поди, еще девочкой бегала на экзекуции смотреть».
— Не совсем так. Такого рода механизмы известны с древности. Я только внес только одно усовершенствование. Косое лезвие.
Это была правда. Прототипы гильотин были весьма распространены в Англии и Шотландии. Их там называли «Шотландскими девами». И единственное отличие от классической гильотины заключалось в том, что на падающей части закрепляли обычный топор.
— Все равно это очень любопытно, и я останусь, если вы позволите, ваше величество.
Умничка. Обозначила покорность и смирение. Чувствуется воспитание и школа интриг. Я, разумеется, настаивать не стал.
Тем временем глашатай заканчивал свою обличительную речь.
— Всю свою жизнь он творил зло, беззаконие и клятвопреступление. Не единожды он покушался на жизнь государя. Но господь в безграничном милосердии своем уберег его величество от верной смерти. Изобличенный по всем статьям, сознавшийся, но не раскаявшийся вор Гришка приговорён к пятирению. Часть его членов уже была отрублена в Муроме и Владимире. Ныне казнь будет докончена!
Ударила барабанная дробь.
На край эшафота вытащили обычную мясницкую колоду, и рядом с ней встал, поигрывая топором, Василий Пестрово.
— Ваше величество, – обратилась ко мне на немецком Августа, – а почему не карнифекс?
— Я еще до битвы под Муромом обещал этому молодому человеку голову Орлова. У него свои личные счеты. Орлов повесил его отца без суда и следствия. Так что это самая настоящая кровная месть.
Наталья-Августа охнула и подалась вперёд, боясь пропустить хоть что-то из зрелища.
Приговоренного положили на лавку, вытянув веревкой руку поверх плахи. Пестрово наклонился к самому уху фаворита и что-то ему сказал. Потом выпрямился, улыбаясь, и круговым махом вонзил топор в колоду. Ассистент, державший веревку, воздел над головой отрубленную конечность. Толпа взревела. Где-то в этом реве потерялся стон боли.
Орлова с вместе с лавкой развернули и уложили головой на колоду. Кровь толчками капала из культи. Его взгляд оказался направлен на меня, и это придало ему сил. Он выгнулся и заорал:
— Будь ты про…
Но договорить Орлову уже было не суждено. Мощный удар топора обрушился сверху и отправил его голову с широко раскрытым ртом на пол эшафота. Поскольку плаха стояла недалеко от края, голова, подпрыгнув несколько раз по доскам настила, полетела с эшафота на землю, под ноги солдат. Разумеется, это вызвало очередную бурю эмоций у толпы и крики про “царскую грозу”. Будто и не было во всеуслышание объявлено о том, что приговор вынес суд на основании изобличающих свидетельств.
Вдруг бодрый, а местами и веселый общий гул прорезал отчаянный крик. Толпа раздалась – в быстро формирующимся людском полукруге бесновалась женщина. Она разодрала на груди скромное платье мещанки, вывалив на всеобщее обозрения большие белые полушария. Принялась раздирать их ногтями, оставляя на светлой коже кровавые борозды. Ее копор свалились на землю. Несчастная, отчаянно завывая, оставила грудь в покое и вцепилась себе в волосы. Косы растрепались – прическа замужней особы моментально превратилась в воронье гнездо.
— Спятила, сердешная. В доллгауз ей надо, – раздались голоса из толпы.
Покачивающаяся из стороны в сторону, с лицом, залитым слезами, с лихорадочно горящими глазами, женщина казалось похожей на ведьму с Лысой горы. На гоголевскую Панночку, в мгновение ока превратившуюся в отвратительную старуху. Я узнал ее: это была горемычная Ростоцкая, поддавшаяся больной страсти – низвергнутая на самое дно жертва воспылала к своему обидчику и не перенесла его смерти. Вид ее, пугающий, отталкивающий, заставляющий здорового человека сторониться ее как зараженную проказой, вызывал у меня одну только жалость. Ростоцкая – это и есть моя Россия, над которой надругались аристократы и которая теперь тяжело больна. Нуждается в лечении. В том же кровопускании.
Ростцокая рухнула на землю в беспамятстве. Ее выходка не смутила Пестрово. Он выдернул из колоды инструмент, положил его на плечо и спокойно удалился. Помощники скинули первый за сегодня труп с края помоста в заранее припаркованную телегу и убрали колоду. Начиналось основное действо.
На левый эшафот еще во время казни Орлова вывели приговоренного. Им был старик Волконский, бывший генерал-губернатор. Выглядел он совершенно раздавленным и сломленным. Глашатай принялся зачитывать список его прегрешений, а подручные споро привязали дородное тело к качающейся лавке, пропихнули под лезвие и наложили сверху колодку.
— …приговорить его к смерти, а имение его, движимое и недвижимое, взять на его императорское величество!
Закончил чтение глашатай в относительной тишине. Народ напряженно ждал первой казни на чудо-машине. И дождался. Блеснуло лезвие. Раздался удар дерева о кожаные амортизаторы, и голова князя скатилась в корзину. Толпа взорвалась ликованием гораздо сильнее прежнего.
Моя спутница тоже не сдержалась и воскликнула нечто, почему-то показавшееся мне похожим на классическое “ Дас ист фантастиш!” Причем, таким тоном, какой можно было услышать с VHS-кассет известного содержания. Я чуть не поперхнулся от неожиданных коннотаций.
Тем временем с центрального эшафота уже зачитывали приговор бывшему московскому полицмейстеру. Здесь среди прочих обвинений присутствовала и «преступная халатность», повлекшая гибель возлюбленного нашего сына Павла. Радищев сумел вывернуть события той трагической для Павла ночи в обвинение для Архарова.
Приговоренный держался гордо. Перед тем как его привязали к скамье, поклонился на все четыре стороны, перекрестился и прокричал:
— Простите, люди православные, за все. И живите теперь с казачьим царем, коли уж он вам люб. А я царство божие выбираю.
Из толпы раздался звонкий женский крик:
— В преисподнюю ты отправишься, иуда! Черти тебя там заждались!
Толпа загоготала, и под этот шум, уже отработанно, свершилась третья за сегодня казнь.
Так и пошло. Стук гильотин. Взрывы ликования толпы. Потеки крови на лезвии и сочащиеся кровью корзины с отрубленными головами. Телеги с трупами отвозили по мере заполнения, на их место вставали новые, и обрубленные тела летели в них с ритмичностью конвейера. Бордовые лужи густели вокруг места казни, их засыпали опилками, смешанными с песком.
Вдруг на втором часу мероприятия недалеко от моего павильона раздался выстрел. Завизжала какая-то баба, толпа разразилась матерными криками. Я привстал с трона, повернулся в сторону