Ну, подобную вольность нужно наказать! Строго наказать! Да так, чтоб провинившемуся было неповадно наслаждаться праздностью…
Назову мое начальство Иваном. Я знаю, что это нехорошо да и законом запрещено менять имена, но в конце концов это ведь вполне пристойное имя!.. Что вы смеетесь?.. Каракалла{2}, Нерон, Иван Грозный… Это же исторические личности! Чего бы не дал какой-нибудь уездный начальник только за то, чтобы назваться Дионисием{3} или Нероном?.. Но напрасно, проклятые параграфы связывают его по рукам и ногам… Мартин остается Мартином, но и Мартин может сколько угодно топтать своего подчиненного… Вы помните народную сказку: как удивился трусливый заяц, когда лягушка, напугавшись его, от страха в воду прыгнула… Значит, лягушка боится зайца, практикант{4} — шефа канцелярии; учитель боится секретаря, преподаватель гимназии — директора, жандарм — уездного начальника. И так снизу доверху! И всех трусов топчут, а наглецов повышают в должности, ибо тот, кто ведет себя как Нерон, доказывает свою способность быть у власти. Будь у него мягкий, кроткий, уступчивый нрав, те, кто ниже, могли бы проникнуться убеждением, что и они люди!.. А это уж никуда не годится, не правда ли? Например, какой-нибудь подчиненный осмелится вдруг рассердиться на своего шефа и потом не снимет шляпы перед милостивой госпожой, его супругой!.. Так можно дойти до крайности: прикажет господин шеф своему подчиненному отнести домой четверть мясной туши или крутить вертел, а тот возьмет да ответит ему: «Сударь! Крутить вертел и таскать мясо не входит в мои служебные обязанности…» Разве это не было бы упрямство, непослушание и непокорность по отношению к старшему, то есть проявление недисциплинированности, которое заслуживает примерного наказания…
Как я уже сказал, восемь часов утра. Месяц май… В уездной управе все на местах. Господин уездный начальник, чиновники, писари и практиканты — все уже за работой; только один стул остался незанятым. Господина шефа канцелярии, которого имею честь вам представить, зовут Живко Крунич… Он утверждает, что еще прапрадеды его носили корону и что он имеет право на первый освободившийся престол в Европе; конечно, я, будучи добропорядочным европейцем, поклоняюсь их величеству с величайшим подобострастием…
Что же касается его внешности, то, ей-богу, он и похож и непохож на чистокровного королевского отпрыска. Например, волосы у него желтые, как корона, борода рыжеватая, нос совсем красный… А это уже доказывает, что крови в нем полно, и не гусиной — гусь, как мы знаем, снаружи белый, белый как снег… Можно было бы сказать, что он напоминает очень красивую, выкрашенную хной лису, если бы у лисы был медный нос, но поскольку таковой у нее отсутствует, то лучше всего его назвать точной копией покойного гусарского майора, имя которого уже все забыли. Майор, правда, никогда не участвовал в боях, но нос у него всегда был кроваво-красный, его верная супруга клялась, что нос его приобрел такой цвет от чрезмерного чтения, а капралы его эскадрона доказывали, что от геройских подвигов в многочисленных битвах с врагами отчизны.
Итак, господин Крунич вошел в канцелярию с серьезным выражением лица, как это и приличествует человеку столь благородного происхождения. В левой руке он держал белую шляпу, в правой — большую немецкую книгу, на обложке которой золотыми буквами было написано заглавие: «Über die Siphilistischen Krankheiten. Praktische Studien des Dr. Lukas»[4].
Доктор Лукас в Германии очень известен, и все немецкие выкормыши в своих университетах пользуются его практическим пособием и говорят, что многого достигли в образовании…
Он окинул взглядом персонал канцелярии, между прочим сделал замечание, что они тратят много бумаги, надо экономить государственное добро, и посему рекомендовал им писать крупно (чтобы близорукий председатель мог прочитать без очков), но буквы и слова писать плотнее… Кстати, это весьма мудрая мысль, которой недурно воспользоваться нашим писателям, особенно тем из них, кто еще не имеет счастья получать субсидию из разных литературных и нелитературных, отечественных и иностранных, тайных и явных фондов…
Но тут он увидел пустой стул, лицо его побледнело, а борода стала огненно-рыжей.
— Господа, это уж слишком!.. Прошло десять минут, а господин Мирко еще не пришел! Надо его наказать и доложить о нем господину уездному начальнику!
По всему было видно, что господин шеф очень рассердился; он на скорую руку роздал документы, которые требовалось переписать, повернулся спиной к подчиненным, открыл дверь зала заседаний и направился прямо к начальнику. Спустя три минуты он вернулся, улыбаясь, очень довольный: скулы на его лице порозовели и дрожали от радости, глаза блестели, рукой он удовлетворенно поглаживал свои рыжие усы, которые, как он не уставал доказывать, были красивее, чем у Барбароссы, и при этом клялся живыми и мертвыми, что у Милоша Обилича{5} были голубые глаза и рыжая борода. Многие ему верили, а больше всего практиканты, не получавшие жалованья — те, которых отчислили из школы раньше, чем они начали изучать историю. Только один осмелился не поверить. Это был практикант Пайко, родившийся в том округе Сербии, где вырос Обилич: он от старых людей слышал, что Милош был красив, высок и силен, с каштановыми волосами и бородой, а не рыжий и не пузатый, как мужицкий жеребенок, которого держат на одной мякине.
Но тут господин шеф увидел, что пустой стул занят, что Мирко сидит на своем месте, он немного насупился и укоризненно на него посмотрел.
Мирко молодой человек, ему едва исполнилось девятнадцать. Лицо у него бледное от бесконечного сидения за столом, а может быть, и от печали, мягкий взгляд, меланхолическая улыбка, вечно блуждавшая у него на губах, выдавали его мирный и кроткий характер. Не в силах вынести строгого взгляда господина Крунича, Мирко опустил глаза и грустно смотрел на груду документов, которую ему оставил для переписки грозный шеф.
— Господин Мирко, вы опоздали на службу на тринадцать минут?
— Да, господин Крунич.
— Почему, позвольте спросить?
— Господин шеф, у меня болит грудь, точнее, что-то в груди, доктора сами не знают что…
— Однако гулять вы могли?
— Я ходил гулять как раз по причине слабой груди. Знаете, в Смилянину рощу, туда, где похоронили влюбленную бедняжку… Ах, как там приятно, как красиво! Как пахнут липы, как грустно выводят свои рулады соловьи!.. Сударь, это бальзам, «что больному лечит грудь!»
Господин шеф саркастически улыбнулся:
— Особенно когда вы идете в прекрасную рощу с прекрасной возлюбленной Стеванией? Вы гуляли со Стеванией?.. Это в самом деле полезно. Поздравляю вас и желаю поправиться…
Мирко побледнел, замолчал, а бумага, которую он сжимал в руках, задрожала,