Что-то тяжёлое ударило по соседней повозке, раздался треск ломающегося дерева, и чей-то крик оборвался на высокой ноте, сменившись мокрым хрипом. Я зажмурилась на миг, но тут ткань, укрывавшая телегу, затрещала, разрываясь под чьей-то грубой силой, как бумага под ножом, и в проём ворвался он .
Я замерла, не в силах даже вздохнуть, воздух застрял в горле, словно ком. Огромный, выше любого мужчины в нашей деревне — выше даже кузнеца Брана, что казался мне великаном в детстве, — он заполнил собой всё пространство, загородив свет. Его зелёная кожа блестела, как мокрый камень после дождя, с тёмными прожилками, будто высеченная из скалы, а клыки — длинные, острые, как ножи из сказок, что старуха Гера описывала с дрожью в голосе, — торчали изо рта, белея в полумраке телеги.
Орк.
Мой первый орк.
Его мускулы бугрились под грубой бронёй, натягивая её так, что швы трещали, а каждая пластина, казалось, вот-вот лопнет от напряжения. Глаза — жёлтые, горящие, как угли в очаге, только что вынутые из огня, — впились в меня, и я почувствовала, как холодный пот стекает по спине, оставляя липкий след.
Это правда? Они такие? Или это только начало кошмара?
Мой разум кричал: "Беги! Спрячься!", но ноги не слушались, приросли к шкурам, будто вросли в них корнями, а сердце билось так быстро, так громко, что я боялась, оно разорвётся или он услышит его стук и решит вырвать его из груди.
Орк шагнул ближе, и телега качнулась под его весом, скрипнув, как старый дом на ветру. Я услышала шум схватки за его спиной — лязг мечей, быстрый и беспорядочный, треск ломающихся досок, будто кто-то крушил повозки голыми руками, чей-то предсмертный хрип, оборвавшийся булькающим звуком. Где-то рядом упала лошадь — я услышала её ржание, полное боли, и глухой удар о землю.
Запах крови и железа просочился в телегу, смешиваясь с сыростью леса, и я сжалась, втянув голову в плечи, ожидая, что сейчас он выхватит клинок и полоснёт им по мне, как в тех страшных историях, что шептались у огня.
Я представила, как его клыки впиваются в мою шею, как он разрывает меня на куски, и слёзы уже катились по щекам, горячие и солёные. Но он не ударил. Вместо этого он хмыкнул — низко, почти насмешливо, звук прокатился по телеге, как далёкий гром, — и крикнул кому-то за спиной, не отводя от меня своих жёлтых глаз:
– У нас тут не только товар!
Его голос прогремел, глубокий и раскатистый, как рокот водопада, и я, задрожав ещё сильнее, попятилась назад, пока не упёрлась спиной в стенку телеги. Дерево впилось в лопатки, но я едва это заметила — страх сковал меня, как ледяные цепи.
– Не надо, – прошептала я, едва шевеля губами, голос дрожал, срывался, слёзы жгли глаза, мешая видеть. – Пожалуйста, не надо… Не ешьте меня…
Орк наклонился ко мне, его тень упала на меня, закрыв последние лучи света, и я уловила его запах — резкий, с нотами дерева, мокрой травы и чего-то тёплого, незнакомого, почти пряного, что странно контрастировало с моими ожиданиями.
– Ну куда ты, красавица? – прорычал он, и его огромная рука метнулась вперёд, схватив меня за запястье.
Его пальцы были горячими, шершавыми, как кора дерева, и такими сильными, что я вскрикнула, дёрнувшись назад, но его хватка была железной, неумолимой.
Он рывком вытащил меня из телеги, и мир закружился — крики караванщиков, уже слабые и далёкие, кровь на земле, блестящая в траве, тени других орков, мелькающие в лесу, как призраки.
Я видела, как один из них поднял топор над кем-то, лежащим у повозки, и отвернулась, зажмурившись.
Что они сделают со мной? Съедят, как в сказках? Сдерут кожу? Или хуже — оставят жить для чего-то страшного?
Я дрожала всем телом, слёзы текли по щекам, но где-то глубоко внутри, под слоем ужаса, маленькая, робкая надежда всё ещё шептала: "А что, если они не такие, как в сказках? "
-3-
Его рука сжала моё запястье ещё сильнее, и я вскрикнула снова, но звук вышел слабым, заглушённым шумом вокруг.
Прежде чем я успела хоть что-то сделать, другой орк — чуть ниже, но такой же широкоплечий, с короткими темно-зелёными волосами — шагнул ко мне из-за спины первого. В его руках была верёвка, грубая, с торчащими волокнами, и я даже не успела понять, что происходит, как он ловко обмотал её вокруг моих запястий.
Я дёрнулась, пытаясь вырваться, но он только хмыкнул, затягивая узел так, что верёвка впилась в кожу, оставляя жгучие следы.
– Не надо, отпустите! – пискнула я, но мой голос утонул в их рычании.
Тот, что держал меня, наклонился ближе, и я увидела, как он достаёт грязный кусок ткани — старый, пропахший потом и землёй. Он засунул мне его мне в рот, завязав узел за головой.
Я задохнулась, вкус грязи и соли заполнил язык, и слёзы снова хлынули из глаз.
– Так-то лучше, – буркнул он, и его жёлтые глаза блеснули, как будто он забавлялся. А потом он наклонился, подхватил меня под колени и одним движением перебросил через плечо.
Я ахнула, но звук заглушил кляп, и мир перевернулся. Мои связанные руки болтались у его спины, ноги беспомощно свисали, а его твёрдое плечо врезалось мне в живот, выбивая дыхание с каждым шагом. Я чувствовала, как его броня царапает мне кожу через платье, как его тепло просачивается сквозь ткань, и от этого становилось ещё страшнее.
Они двинулись вперёд, и я качалась на его плече, как мешок с зерном, голова кружилась, а лес мелькал перед глазами — деревья, тени, пятна крови на земле.
Они шли быстро, переговариваясь между собой на каком-то гортанном языке, полном рыков и резких звуков, иногда переходя на межрасовый.
Первый, тот, что нёс меня, бросил через плечо:
– Глянь, какая добыча, Зоррак. Не ожидал, что в этой рухляди найдётся что-то живое. Второй — Зоррак, видимо, — ответил низким голосом, в котором сквозило что-то похожее на смех:
– Да, Кхарг, не товар, а подарок. Может, вожди решат, что с ней делать.
– Если не сожрут её первыми, – хмыкнул Кхарг, и его плечо дёрнулось, отчего я чуть не поперхнулась воздухом, которого и без того было мало.
Я слушала их, пытаясь уловить смысл, и страх сжимал моё