Что же касается маршрута, пролегающего Садовому кольцу, затем по Дмитровскому шоссе, то тут было много мелких поворотов и петель, но почти не было светофоров по сравнению с предыдущим.
Я выбрал маршрут Садовое-Дмитровка-Останкино. Не столько из-за светофоров, сколько из-за того, что неплохо знал эту дорогу.
Отец работал недалеко от метро «Алексеевская», что тоже находилась на Проспекте мира, и время от времени возил меня с собой.
Омичи углубились в карту Москвы, и я видел, что они собираются ехать через Лубянку. В это время суток город был почти пустой.
В основном, по улицам ездили одинокие такси, редкие частники и общественный транспорт.
Они не должны были нам помешать. Существовал риск нарваться на ГАИ, но, по-моему, мнению, он был минимален.
Хорошо, что наша машина уже обкатана. Если бы она была совершенно новой, то я стопроцентно отказался бы от гонки. Никакого желания запороть движок я не испытвал.
Перед стартом мы успели поболтать, сфотографироваться всем экипажем вместе с соперниками на фоне университета и их гоночной машины.
Двигатель мне они так и не показали. Теперь мы были соперниками, и спортивный азарт охватил всех учатников.
— Я так волнуюсь, так волнуюсь, — Маринка сжимала свои небольшие кулачки и прижимали их к груди.
Настя ее успокаивала и пыталась внушить уверенность.
Со стороны это выглядело забавно, алкоголь из них еще окончательно не выветрился, и моральный облик и нарвственная оболочка моих спутниц пока имели зияющие дыры.
— Не бзди, Маринка, все будет чики-брики и мы в дамках!
— Ой, девочки. Стремно мне. А может, не надо, Сань? Что-то я тоже менжуюсь, — по улыбающемуся лицу и блестящим Татки было видно, что она тоже ждет гонки и хочет в ней поучаствовать.
Но рациональная часть ее сознания взывала к разуму.
— Все будет нормально, не переживай.
Наконец, минуты ожидания закончились. К этому времени я успел прогреть двигатель Шестерки. У раллистов в багаже нашлось три новеньких гоночных шлема, которые были куплены в Москве для коллег из Омска.
Все три шлема я отдал девчонкам и помог их застегнуть. Мы расселись по салонам.
Смотровая площадка к этому времени практически опустела, туристические автобусы разъехались, а на самой проезжей части практически не было машин.
По договоренности с омичами, стартом и финишем была широкая разметка у ближайшего светофора.
Было решено, что победитель должен прийти к финишу первым, уверено обогнав соперника минимум на десять секунд.
Я не исключал, что мы можем финишировать «ноздря в ноздрю», и учитывая их преимущество в мощности, последние метры не могли служить критерием победы.
Я знал, чьими сиськами я рискую, и было бы обидно проиграть раллистом из Омска совсем немного, отстать на полкапота.
Они без разговоров согласились с этим условием.
Четыреста двенадцатый первый подъехал к стартовой линии. Я проверил, как у моих пассажирок пристегнуты ремни безопасности. Убедившись, что все в порядке, я обратился к девчонкам.
— Так, дорогие мои, мы экипаж. Теперь и до конца гонки мы с вами и машина одно целое. Постарайтесь не визжать, не пищать и сдерживать себя. Будет здорово, если в дороге никто не будет хватать меня за плечи, руки, голову. Это понятно?
Все три девчонки почти синхронно закивали головами. Они улыбались и ерзали на месте от нетерпения.
— Вот и отлично, мне нужно сосредоточится на дороге, идущему транспорту, пешеходах и куче других объектов. Поэтому прошу по возможности не мешать. Окна-двери не открывать, обо всех внештатных ситуациях докладывать уверенным голосом, четко, ясно и разборчиво. Все понятно?
Три шлема снова синхронно закачались вверх, вниз.
— Так точно, товарищ командир корабля, — Настя улыбнулась, — не посрамите мою девичью честь.
— Мы с тобой это еще потом обсудим.
— Все готовы?
— Готовы, — хором ответили три девичьих голоса.
— Отлично, тогда выезжаем на старт.
Я поправил зеркала и тронулся к стартовой линии.
Под аплодисменты девушек в салоне автомобиля наша Шестерка поравнялась с Москвичом. Горел красный.
Как и на других гоночных соревнованиях мы с соперниками перегазовывали, чтобы рвануть на зеленый. Мотор Шестерки звучал отлично.
А вот насчет Москвича мне показалось, что у него немного гремит ремень и идет непонятный свист.
Взглянув мельком на экипаж соперника, увидел, что Геннадий, что-то недовольно выговаривает Герогию, сидящему за рулем.
Тот угрюмо смотрел вперед. Можно было представить, что Гена возмущается тем, что его напарник так легко согласился на фотоаппарат и кубок в качестве приза.
Вероятно, что для него Настины сиськи, не казалась равнозначным эквивалентом.
Я почувствовал, что снова вхожу в боевой «режим». Казалось, что звуки стали отдаленными, а зрение обострилось.
Загорелся зеленый.
Я воткнул первую и вдавил педаль газа.
Машина стала резко набирать скорость.
Меня и моих пассажирок вдавило в кресло. Ощутимо, но не так, как в Соколе.
Первой от удовольствия завизжала Настя, сидящая рядом со мной на пассажирском сидении.
Через секунду еще две дурехи орали так, что мне заложило правое ухо.
Ничего не сказав, качаю головой, мол «что с женщинами поделаешь».
Высаживать и делать замечание поздно.
— Саня, Санечка, давай жми, родной! Жми!
Москвич начинает вырываться вперед. Преимущество в пятьдесят лошадиных сил очевидно.
В салоне неимоверный шум.
Москвич обошел на корпус, в правом боковом зеркале автомобиля из Омска вижу холодные зрачки Гены.
Он ловит мой взгляд.
Мне кажется, что в отражении его глаз я улавливаю тень удовлетворения оттого, что Шестерка отстает.
Думаете «уделали» наглеца, посягнувшего на ваш кубок.
Но на ближайшем перекрестке резко ухожу влево, а Москвич дальше летит по прямой.
Мои шины издают протяжный скрип, ласкающий мой слух — машина отлично держит дорогу.
Ариведерчи, пацаны, астоманьяна, как говорится, дольче проблема.
Хрен его знает, что это означает на итальянском.
Увидимся на финише.
Замечаю в зеркало заднего вида, что из-за того, что слишком резко повернул влево, центробежная сила Татку «кладет» на Маринку. Хорошо, что они в шлемах, а то треснулись бы головами.
— Саня! Почему мы сюда поехали? Проиграем же! Они прямо поехали! — кричит возбужденно Татка, она смотрит в заднее зеркало.
— Меня тошнит, я сейчас вырву! — кричит Маринка.
Вот черт! Я и забыл, что девчонки надрались, как портовые грузчики.
— Не выходя из машины! Марин, отстегнись, открой и держись за дверь! Татка, подстрахуй ее, чтобы не выпала из машины!
Редкие прохожие на Воробьевском шоссе останавливаются и видят, как Жигули чернильного цвета резко тормозят, оставляя за собой черные полосы тормозного пути.
Задняя правая дверь раскрывается, кого-то выворчавает наизнанку прямо на бордюр, который в Ленинграде называют поребриком.
Голова Маринки висит над асфальтом. Она согнута куда-то вбок, Татка держит ее за руку.
Неприятно.Что поделаешь. Мне самому стыдно за такое поведение моего экипажа, но сейчас не до сантиментов.
Через несколько секунд спрашиваю:
— Марин, ты как?
Она делает глубокий вдох, закидывает свое тело обратно в салон.
Прохожие видят, как у Жигулей захлопывается дверь.
— Полегчало, давай, поехали. Мы должны их обогнать!
Она еще бледная, но я вижу, что ей действительно значительно лучше.
Страдающей протягивают носовой платок.
Снова резко беру с места.
— Может, мне лучше в окно?
— Даже не смей думать об этом, тебе все еще тошнит? — смотрю на ходу в зеркало заднего вида. Шестерка на второй набирает почти шестьдесят.
— Нет, нет. Все в порядке, я на всякий случай.
— Если снова будет тошнить, говори сразу, не тяни.
— Лады, товарищ командир корабля, — вторит Насте Маринка, называя меня таким образом.