.
Глава 15
— Вот, Федор Карлович, принимайте под опись, — сказал я с некоторым озорством, указывая на кипящую работу по сооружению военно-полевого госпиталя.
По местным меркам это было сооружение так и вовсе грандиозного комплекса. Во время Венгерского похода в армии я ничего подобного и, как я считаю, настолько продуманного не встречал.
— А вы не перестаёте меня удивлять, — серьёзно и деловитым голосом сказал Федор Карлович Затлер. — И поверьте, я знаю, сколь сложно такое устроить. Это только со стороны может показаться, что всё, что вы передаёте армии, — всё это легко и быстро делается. Но чем больше я общаюсь с вами, Алексей Петрович, тем больше убеждаюсь, что вы словно готовились к войне загодя, и очень задолго.
Наконец, и среди военных, пусть и интенданта, появилось понимание, что не может всё возникнуть, словно по мановению волшебной палочки. Что всё, что сейчас я демонстрирую — это не только моя работа, к этому сотни людей приложили руку. А ещё — это потраченные ресурсы — труд, идеи, деньги, время. Но теперь я проигнорировал утверждение о моей осведомленности о начале войны, не стал даже кивать. На такие пассажи лучше всего просто не отвечать.
— Тогда вы сможете оценить то, как устроен лазарет, — сказал я, рукой указывая направление движения.
Начинали мы осмотр с одной из палаток, где могут лежать раненые.
Профессор Пирогов ещё три года тому назад, не без содействия светлейшего князя Воронцова, был направлен ко мне в Екатеринослав. Тогда Николай Иванович служил при светлейшем князе на Кавказе, там и получил возможность исследовать новаторские методы военно-полевой медицины. Я всё ещё помню тот скепсис и недовольство, которые выражал Пирогов, когда я ему за обедом в ресторане «Морица» рассказывал о своём видении будущего военно-полевой хирургии и в целом медицины.
Впрочем, его скепсис можно понять. Я помещик, промышленник, чиновник — пусть, но ведь не врач?
Ну не получилось у меня словесно доказать профессору, что я разбираюсь в том, как может быть устроена военная медицина. Многие в это время, как у Пушкина, учились еще «чему-нибудь и как-нибудь». Едва встав со студенческой скамьи, эти люди считали себя специалистами во всех областях и часто фонтанировали прожектами. Такие завиральные идеи, если бы в это время был развит литературный жанр фантастики, могли бы стать сюжетом книги какого-нибудь графомана. Однако когда я стал показывать Николаю Ивановичу Пирогову рисунки, а потом и то, что уже было сделано, конструкцию тех же больничных коек и операционных столов, переносные, носилки, рукомойники и многое другое, что способствует организации медицинской службы — то увидел, как внимательно он смотрит. Он сразу понял, где и как это применить, и все эти новинки профессор оценил очень высоко.
— И сколько раненых лазарет сможет принять? — прохаживаясь рядом с палатками, спросил генерал интендант.
— Этот — до двухсот, — ответил я.
— При крупных боях будет больше раненых, — мой собеседник решил добавить в бочку восторга, так сказать, и ложку скепсиса.
Я лишь улыбнулся. У русской армии есть уже свои лазареты, свои хирурги. Пусть эта служба не столь оснащена, но она сейчас не многим профессиональнее, чем в лазарете, демонстрируемом генерал-интенданту. Но есть в действующей армии и врачи, и инструменты, и какие-то лекарства. А у нас в основе — молодежь, выпускники медицинского факультета Харьковского университета. Правда, они уже стажировались у Пирогова и во время боевых действий на Кавказе. Так что молодые в лазарете врачи, но стрелянные.
— По прибытии в армию профессора Пирогова будут развёрнуты ещё два таких же госпиталя, — сообщил я. — И я позже ознакомлю вас с правилами сортировки раненых.
Принять одномоментно шестьсот человек — это если не решение медицинской проблемы для всей армии, то явно большой шаг к тому. Но я позже расскажу главному интенданту армии о том, что главным новшеством, которое предлагаю я, которое уже апробировано самим Николаем Ивановичем Пироговым на Кавказе — это сортировка.
Далеко не обязательно, чтобы именно здесь лежали двести больных. Перевязочные пункты будут находиться чуть в стороне, они смогут обслуживать столько легкораненых, сколько потребуется. Здесь же, в стационаре, будут находиться только те раненые, которым только что провели операцию и которых нельзя пока транспортировать в Александровск либо же ещё дальше.
— Вы меня приглашали на обед, Фёдор Карлович, не хочу вас обидеть, но я взял на себя обязанность инспектировать, насколько хороша каша у тех людей и соединений, над которыми я пока начальствую, — сказал я с намёком, чтобы мы проследовали в трапезную.
Это тоже была большая беседка, которая одновременно могла вместить в себя под сто человек за двумя столами. Весь медицинский персонал помещался в эту палатку. Минуть на этом обходе с Затлером такую важную вещь, как полевая кухня, я просто не мог. Да, мой полк должен постоянно маневрировать, перемещаться, отправлять отдельные отряды в тыл к противнику. И отдельным полусотням громоздкая кухня ни к чему, там и котлами можно обойтись.
Так что в моем полку нужна полевая кухня только в том случае, когда мы перемещаемся всем своим составом. В остальное время, когда идет работа полусотнями, или вовсе малыми группами, полевая кухня, конечно, только помеха. Для этого у нас есть примусы, казаны. Но ведь сама по себе полевая кухня — это гениальное изобретение! Я проектировал ее, вернее, вспоминал, что такое полевые кухни, и остановился на варианте КП-125.
Это более-менее компактная конструкция с двумя котлами и даже небольшим пространством, чтобы хранить дрова. Нужно было ещё учитывать, чтобы она не была слишком громоздкой, и четвёрка лошадей споро передвигала такую кухню. Для этого она была устроена на деревянном шасси. Как ни пробовали, ни экспериментировали, так и не получилось варить резину из одуванчиков. Выходило темное, тягучее, нечто, из чего сложно даже думать создать резиновые колеса, но этим тягучим мы всё-таки, намотав на палку, обмазывали шасси. Мужики прозвали резину «дурной смолой». А привозить каучук из Южной Америки — крайне сложно, выйдет на вес золота. Но и логистически почти невозможно.
— Занятно, — констатировал Фёдор Карлович, осмотрев две полевых кухни.
Он стоял около них уже порядка четверти часа — рассматривал их, щурясь и прицокивая языком, словно под микроскопом.
— Как думаете, пригодится такое устройство для нашей армии? — спросил я.
И, признаться, даже затаил дыхание.
— Боюсь, что нет, — отвечал мне главный интендант Южной армии.
Вот и я был почти уверен в том, что подобное приспособление, сильно облегчающее жизнь солдату, да и офицеру также, не будет принято в русской армии. Немногие понимают, как всё устроено, и я наперёд знал, что могут мне ответить люди, которые принимают решение об оснащении армии.
— Мы в том положении, когда приходится считать каждый серебряный рубль, поэтому устраивать подобные кухни — это великие затраты, на которые в военное время армия не пойдёт. Хватает солдату и котлового питания, — озвучил мне Затлер то, что я и ожидал услышать.
Но я и не стремился распространять полевые кухни по всей русской армии. Этакие растраты, чтобы снабдить даже один армейский корпус, ввели бы меня в полное уныние. А еще и не позволили бы сконцентрировать своё внимание на более важных вещах: оружии, продовольствии, строительных материалах. Потому полевыми кухнями будут оснащены только лазареты и мой полк. Тем более, что кашеварам приходится ещё и пару месяцев учиться для того, чтобы приноровиться готовить пищу в передвижных кухнях. Нет времени, нет кухонь, нет у меня и желания настаивать на своем. Не пришло время особо маневренных войн, потому и полевые кухни — это явный фальстарт.
— Удивительно, как хороша каша, — восхищался Фёдор Карлович, с нескрываемым аппетитом поедая гречку с тушёнкой. — А ещё этот слегка уловимый, но приятный вкус. Что это? Неужто французскими травами сдобрили?