Осада Ленинграда - Константин Криптон. Страница 4


О книге
с запада победоносно двигалась германская армия; польской армии фактически уже не существовало, польское государство разваливалось. Это не мешало Молотову на том же Верховном Совете сказать, что для гибели Польши и ее «незадачливых правителей» достаточно было двух недель борьбы с Германией да хорошего удара Красной армии. Уверение в «хорошем ударе» Красной армии необходимо было, видимо, как дополнительное оправдание оккупации Западной Украины и Белоруссии. Вообще же о какой-либо серьезной борьбе в Польше не могло быть и речи. За исключением отдельных стычек происходила беспрепятственная военная прогулка и расправа с неуспевшими бежать представителями власти, земельного дворянства и другими лицами. Это не мешало газетам говорить о необычайном искусстве Красной армии. Экспедицию даже не карательную пытались изобразить славным походом, всячески унижая врага. Не останавливались перед воспеванием таких случаев, как встреча большой группы советских танков с ротой польских пехотинцев, пытавшихся бороться и стрелять по приказу офицера в щели танков. Танки были, конечно, гордыми победителями, а пехотинцы, вооруженные только ружьями, презренными побежденными. Мне было горько, стыдно.

Позже я беседовал с одним участником этого похода, имевшим опыт Первой мировой войны. Марш на его участке был проделан исключительно плохо. Шли, все время создавая пробки. Если бы с той стороны оказали действительное сопротивление, могли быть большие несчастья. Командный состав показал себя очень слабым, что не помешало ему набраться изумительной самоуверенности при столь легком военном походе. Политруки были вообще невыносимы. Вели себя, как боги, разносили всех за все, усиливая только общую бестолковость. Один доктор, например, стоявший поблизости от взбесившейся и сломавшей оглобли лошади, был публично жестоко изруган за неумение предупредить эту «аварию».

«Собирание земель русских» не могло, конечно, остановиться на Зап. Украине и Белоруссии, хоть осуществлялось не национальной властью. Международная обстановка для этого была чересчур благоприятна. Следуют договоры с прибалтийскими странами и ввод туда, в отдельные населенные пункты, советских войск. Заключение этих договоров протекало в обстановке исключительного подчеркивания государственного суверенитета прибалтийских стран, начиная с национальных гимнов и флагов при встрече и проводах их делегаций. У людей, знакомых с советской действительностью, последнее не оставляло сомнений, что суверенитет этих стран должен скоро отойти в область предания.

Общий поступательный процесс «потеснения» капиталистического мира оказался нарушенным неуступчивостью Финляндии. Встреча ее представителей на предмет переговоров о территориальных уступках или даже территориальном обмене и заключения договора, аналогичного договорам с прибалтийскими республиками, ничего не дала. Беседа была краткой, как сообщалось официально, едва ли не 15–20 минут, прервавшись, очевидно, сразу же по выяснении непримиримых позиций. Чувствовался характер Сталина – обидно было после таких «успехов» натолкнуться на сопротивление крохотной Финляндии. Дальше последовали, разумеется, «провокационные действия финской военщины» на советской границе, и в декабре месяце началась война.

В отличие от польского похода здесь ставился уже вопрос не о «хорошем ударе», а о чем-то вроде небольшой карательной экспедиции. Приличие требовало. Сама война, стоившая СССР многих десятков тысяч убитыми и соответствующего числа раненых, была названа всего лишь «военными действиями». Их осуществление было возложено на Ленинградский военный округ. Штаб последнего давал и сводки о ходе военных операций. Это положение сохранилось на все время войны, хотя уже после первых недель пришлось вводить в действие войсковые части других округов, вплоть до сибирских.

На второй день «военных действий» «населением занятых районов» было провозглашено новое правительство Финляндии, чем окончательно юридизировано положение карательной экспедиции, призванной уничтожить «клику финских буржуазных правителей», продавшихся международным империалистам. Властью финского народа, при помощи великого Советского Союза, на их место пришло правительство, отражающее народные интересы. Помощь Советского Союза была налицо. Новое правительство также. Чьи интересы оно отражало, должно было показать будущее. Что касается настоящего, то договор с Советским Союзом оно действительно заключило. Содержание последнего было напечатано в газетах и еще до этого весьма эффектно передано на французском и русском языках по радио. Передача на французском языке, представлявшая собой нечто новое и совершенно неожиданное, произошла до русской передачи, так что все было обставлено даже интригующе. Одно было неясно, населением каких занятых районов провозглашено это правительство. На Карельском перешейке советские войска прошли всего лишь до Териок, т. е. несколько дачных остановок. Немного больше могли они продвинуться и на отдельных участках восточной безлюдной границы. Самое же главное, что в первые два дня войны стал очевиден ее особый характер и, в частности, поголовный уход или увод всего населения.

Оставалась неизвестной и резиденция нового финского правительства. Однако это были детали, о которых, по военно-стратегическим соображениям, советское правительство говорить подробно не намеревалось. А раз так, то гражданам советской страны приходилось также молчать, что было им не так уже трудно. Заключив договор с новым финским правительством, замолчало и само советское правительство. Ежедневные сводки о военном положении давал, как известно, штаб Ленинградского военного округа. Он же отвечал изредка на издевательства и «клевету» заграничной печати по поводу неудачи с завоеванием маленькой Финляндии, указывая, что имеет свои собственные планы, в которые рекомендует другим не вмешиваться.

Новое финляндское правительство сразу же после своего образования приняло два существенных решения. Первое – это воссоединение с советской Карелией. Второе – создание народной армии Финляндии. Отсутствие финского народа при формировании финской народной армии не могло явиться, конечно, препятствием, так как была советская Карелия, часть будущей Финляндии, откуда можно было брать солдат. Для доказательства, что это солдаты финской, а не Советской армии, на них надели нечто вроде погон, о возможности появления которых в то время Красная армия еще не помышляла. Когда на улицах Ленинграда появились одиночные фигуры финских народоармейцев, то было интересно и занятно. Позже это примелькалось. Ко мне заходил даже в квартиру один такой народоармеец в погонах, мобилизованный студент одного из моих институтов, сдать экзамен. Он не был карелом, но родился где-то поблизости от них, почему и попал в народную армию Финляндии. Новое финское правительство подробно, правда, не говорило о принципах комплектования этой армии, так как предпочитало тоже молчать.

Кто говорил, так это корреспонденты газет, но о продвижении советских войск они также ничего не могли сказать. На Карельском перешейке всю зиму по существу простояли перед линией Маннергейма. На востоке после глубокого продвижения со стороны Ухты последовал жесточайший разгром наступавшей Советской армии и ее отход на исходные позиции. Дальше же все замерло.

Оставались только военные эпизоды. Они представляли неограниченное поле для показа и воспитания советского патриотизма. Были и другие темы, например, народное правительство Финляндии. Говорить о восторгах и проявлении патриотизма финского народа в связи с этим правительством было трудно из-за нахождения его по

Перейти на страницу: