«Здесь женихи сплошь и рядом воруют любимых ими невест, родители которых не согласны на их замужество. Сговор об уходе между парнем и девушкой, как и во времена Нестора (XI–XII века), совершается чаще всего на игрищах. В этих хороводных играх и песнях, уцелевших от древних времён, мы также видим ясные следы тех свободных сговоров и обоюдного выбора женихов и невест»[5].
Пример с договорным умыканием, надо сказать, удачный, ведь именно внутри семьи становится понятно, на равных женщина с мужчиной или нет, добровольно она вступила в брак или была обречена родителями. Более того, если супружество оказывалось несчастливым, как и муж, жена могла быть инициатором разрыва отношений. Бить жёнку или ставить её в подчинённое положение и вовсе было не принято. Изборник 1076 года, наоборот, советует супругу беречь. В нравоучительных сочинениях вплоть до XIII века нет никаких упоминаний о телесных наказаниях[6], чего не скажешь о позднем Домострое XVI века, по которому следует «плетью постегать по вине смотря», но при этом «бережно бити» и целый ряд примеров, как не переусердствовать в своей любви к жене (ведь бьёт – значит, любит и уму-разуму учит).
Песня: «Во лузях, во лузях…»
1893 год, хромолитография В. Васильева
На игрищах происходили не только умыкания. Подобные народные увеселения у древних славян тесно переплетались с язычеством, в котором телесные, сексуальные связи воспринимались как естественные процессы. Празднества в честь «богов полового наслаждения» нередко заканчивались поцелуями, объятиями и «оргиями любви». Всё это считалось свободой, а не проституцией, ведь прямой продажи тела за материальные блага не было. Доктор Иван Иванович Приклонский в своей работе «Проституция и её организация» писал:
«Древние русские летописцы не упоминают о существовании проституции в России как об отдельном проявлении общественной жизни, и надо думать, что её и не было в первое время на Руси. Но это ещё не говорит, конечно, за то, чтобы на Руси в древности не было разврата; он, несомненно, был у наших предков, но выражался не в виде проституции. Что разврат существовал в России, это видно уже из того, что Владимир Святой до своего крещения, как свидетельствуют летописцы, имел целый гарем наложниц, которых можно было считать целыми сотнями. Итак, разврат был, но не было продажи каждому желающему тела женщины ею самою для разврата за определённое денежное вознаграждение»[7].
Конечно, наивно полагать, что никто никогда из древних славян не воспользовался возможностью заработать натурой. Однако ранние летописные источники не изобилуют информацией об этом. Проституция в дохристианский и раннехристианский период не носила повсеместный характер и была лишь примером частных случаев. Писатель Константин Иванович Бабиков, занимавшийся исследованием продажной любви как социального феномена, подчеркнул изначальное самобытное, изолированное от западноевропейских стран культурное развитие Руси. Он пишет о том, что торговые взаимоотношения с теми же греками не давали слишком близких связей, не проникали в семью и быт. Следовательно, и проституция, которая была уже широко распространена в Европе, в русских землях не имела публичного характера[8]. Зато и Приклонский, и Бабиков подчёркивали существование отдельного понятия «разврат», с которым потом начала бороться церковь как с пережитками язычества.
С крещением Руси и дальнейшим развитием религии на территории государства все сексуальные связи как внутри брака, так и вне его начала контролировать новая система церковного права. Когда дело касалось интимной жизни, сложность заключалась в том, что до XIII века (а в зависимости от местности и позднее) древнеславянская свобода на равных соседствовала с христианством, которое секс считало греховным, если он не преследовал своей целью зачатие ребёнка. Его влияние распространилось далеко не сразу, вначале ограничивалось только югом, а на отдалённом севере народ ещё долго и крепко держался за свои языческие верования, за своих кумиров и волхвов[9]. Новая для Руси религия со временем стала главенствующей, но в зависимости от того, к какому социальному классу относился человек, её постулаты трактовались и соблюдались по-разному.
Особое внимание начали уделять женскому образу. Теперь девица должна была беречь свою невинность для будущего мужа, чтобы чиста была «как из купели». Игрища церковью резко осуждались, ведь на них-то тот самый разврат и происходил. Девушки после таких гуляний нередко теряли девственность, а то и вовсе оказывались беременными. Чтобы хоть как-то контролировать ситуацию, были выработаны методы наказания. С XV века появилось чёткое разделение «блуда осильем» (изнасилование) и «аще сама изволиша» (по согласию партнёрши). В первом случаев либо растлитель должен был вступить с потерпевшей в брак и тем самым смыть с неё позор, либо ему грозили отлучением от церкви или епитимьёй – четырёхлетним постом. Во втором случае обходились денежным штрафом, равным трети имущества, в качестве моральной компенсации[10].
Языческий обряд умыкания невесты незаметно трансформировался в форму купли-продажи, что отражало новое положение женщины в обществе, как зависимое от родственников и мужа, и утрату той самой свободы, которая была у неё ранее. Теперь жених везде назывался купцом, а невеста – товаром, и смотрины есть не что иное, как осмотр этого товара покупателями, то есть женихом и его роднёй[11].
Так как это скорее сделка, чем брак по любви, то и решение за молодых начали принимать родители, опираясь на свой опыт и желание подобрать для детей наиболее выгодную партию. Особенно это было распространено среди боярства, то есть у высших слоёв населения, где речь шла о большом приданом со стороны невесты и богатом доме со стороны жениха. У них же был установлен строгий порядок жизни внутри семьи. Барон Сигизмунд фон Герберштейн, оставивший записки об устройстве Русского государства, писал в 1556 году следующее:
«Положение женщин весьма плачевно. Они (московиты) не верят в честь женщины, если она не живёт взаперти дома и не