Деревянная шкатулка, в которой я хранил свои самые заветные секреты, стояла распахнутой на столе – крышка открыта, замок сломан, содержимое осквернено.
– Лжец! – сказала Элис срывающимся голосом.
Было очевидно, что она собирается уничтожить меня.
Когда я вновь ударил ее, то уже не мог остановиться. И по-настоящему сожалею об этом. Мне приходилось держать себя под контролем с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать. Потому что потеря контроля означает поражение. Конечно, мне не разрешают посещать ее в больнице. Это очень глупо. Сейчас февраль две тысячи двенадцатого, так что прошло уже три месяца. В ее состоянии она даже не узнала бы о том, посещал я ее или нет.
Так что, получается, я все-таки склонен к насилию. И меня эта новость потрясла. Я прошел психиатрическую экспертизу. Решил рассказать им почти всё. Похоже, что в детстве я «испытывал горечь, обиду и разочарование». Ну надо же!
Что же подумают соседи? Что подумают все?
На самом деле, мне совершенно наплевать.
2. Барни
Элис О’Рейли жила на Авеню, а мы на Виллах. В нашем районе это имело огромное значение. Имеет и сейчас. Дома на Авеню вчетверо больше, и их задние дворы примыкают к нашим стенам. Виллы – это такое дурацкое название наших домов, будто мы живем за границей, греемся на солнышке на пляжах, начинающихся прямо за порогом, хотя на самом деле это всего лишь облицованные галькой муниципальные дома.
Пижоны (так мы их называли) с Авеню не очень-то общались с нами. Мы ходили в разные школы, тусовались в разных местах, но семья Элис отличалась от остальных. Они не были заносчивыми и не смотрели на нас свысока, как остальные на Авеню. Мою младшую сестренку Сьюзен приглашали к О’Рейли на чай, и мама хвасталась этим перед другими мамами.
Когда мы были мелкими, я на это особо не обращал внимания, но знал, что это, типа, важное событие, когда Элис приходит к нам в гости, потому что тогда мама заставляет нас чистить обувь. Честно говоря, меня это раздражало. Будто Элис приходила проверять нашу обувь. Она казалась тихой и не то чтоб прямо красивой, по мне так нормальной такой, обычной.
Ее мать, Бреда, была сильно верующая, и Элис не разрешалось часто выходить из дома. Она никогда не бывала на танцах или местных праздниках, ни наших, ни в этих их пижонских теннисных клубах, о которых мне рассказывали. Может, из-за Юджина. Мне кажется, Юджин родился таким из-за возраста своей матери. Мама Элис была самой старой из всех матерей в нашем районе. Когда родилась Элис, ей уже было около сорока, а Юджин родился еще через пять лет. Пока он не подрос, мы ничего не замечали. Он научился ходить только около семи и говорил как-то странно. Думаю, может, из-за этого пижоны с Авеню не хотели дружить с О’Рейли – а то вдруг Юджин придет и обслюнявит им мебель. Точно не помню, когда помер его папа, но это было вскоре после рождения Юджина. Даже не помню, видел ли я его. Вроде бы он был каким-то чиновником. Какой-нибудь шишкой, типа. Кажется, в земельном кадастре, и неплохо зарабатывал, судя по всему.
Некоторые из наших чуваков дразнили Юджина и высмеивали его, но Элис всегда его защищала, и почему-то никому не хотелось огорчать ее. Она и сама была странной, такой застенчивой и воспитанной, прям и гусыне «кыш» не скажет. Много времени проводила, уткнувшись в книги. Мы думали, она окажется в монастыре. У них дома толпилось столько монашек, что мы решили, что ее мама собирается и дочку туда сдать. Сьюзен сказала, что у них дома полно картинок со святыми. В основном нарисованных Элис. Сьюзен несколько раз была там на обеде; она сказала, что Элис кормит Юджина с ложечки, как ребенка. Еда была ужасной, сказала она, все было переварено и слиплось в кашу. Мы удивились. Мы-то думали, у них на Авеню едят сэндвичи с огурцами на серебряных тарелках и всё такое. Теперь я думаю, что простая еда была у них из-за Юджина. Он терпеть не мог ничего непривычного, кроме разве что печенья или кремового торта, но такое, конечно, можно только на Рождество или в день рождения. Бреда, наверное, думала, что это, типа, великая католическая жертва, которую все они должны приносить. Я точно помню, что в тех редких случаях, когда Элис приходила обедать к нам, она съедала всё подчистую и всегда хвалила еду моей матери. Мама была в восторге.
Сьюзен и Элис были в одном классе, но в разных школах, так что иногда делали домашку вместе. Элис совершенно точно не была такой умной, как Сьюзен, по крайней мере, если судить по оценкам. Сьюзен считалась самой умной у нас в семье, хвасталась передо мной своими пятерками и четверками. А Элис постоянно получала трояки. Пятерки и четверки у нее были только по рисованию. Мне вот сдается, это не потому, что ей не хватало мозгов. Просто времени не хватало делать домашку, потому что уход за Юджином отнимал всё время. У ее мамы был артрит, обострявшийся с возрастом, но, думаю, она поняла, что заставлять Элис ухаживать за Юджином всю жизнь несправедливо, поэтому предложила ей выбрать себе специальность в колледже. Когда Элис сообщила нам об этом, я был уверен, что больше мы ее особо не увидим. Никто у нас на Виллах не ходил в колледж. Мне было жаль Сьюзен, потому что она потеряет хорошую подругу.
Элис поразила всех нас, поступив в художественную академию. Я страшно удивился, что из всех мест она выбрала именно это. Мне кажется, ты либо умеешь рисовать, либо нет. Она сказала, что дело тут в «технике» и прочих штуках, но, по мне, она рисовала до академии так же хорошо, как и после. Сегодня почти все молодые люди носят цветные волосы и одеваются так, что не поймешь, парень это или девушка. Может, это теперь и называется модой, но в семидесятые только студенты художественных заведений таким увлекались. Некоторые из них вообще были вегетарианцами. Что уж тут добавить.
Я сказал, что она не протянет и недели, но, похоже, у нее там всё сложилось, потому что она проучилась в этой академии три или четыре года. А еще я ошибся насчет