Они с Аполлоном переглянулись; Бог искусств немного посерьёзнел.
— Думаешь, Сизиф? — предположил он. — Или один из заговорщиков?
— А с чего ты взял, что Сизиф — не участник заговора? — Артемида распрямилась и поправила свой плащ. — По-твоему, это случайность — то, что он появился здесь?
— И… именно сейчас, — медленно кивнул Аполлон. — Когда исчез Борей…
Боги помолчали, обдумывая сказанное.
— Ну так… мы заходим внутрь, обыскивать рощу? — Аполлон растерянно поглядел на сестру; похоже, он только сейчас начинал осознавать масштаб проблемы. — Или идём за тварью, чтобы успеть догнать её по горячим следам?
Артемида колебалась. Возможно, если они зайдут сейчас внутрь, то накроют банду заговорщиков, как и хочет отец… или нет. Или брат прав, и они найдут жалких неудачников, а то и не найдут никого вовсе, если след окажется ложным. А теперь временем Сизиф на адской гончей — а чутьё охотницы показывало Артемиде, что уехал отсюда именно Сизиф — будет уже далеко… и кто знает, чем он займётся?
Нет уж. Проще остановить всё на корню, пока дела ещё не зашли слишком далеко.
— За ним, — указала Артемида вдаль, туда, куда уводили следы адской гончей. — За Сизифом.
* * *
…Берик лежал перед домом, сладко посапывая, и свист из его ноздрей перекрывал пение птиц в садике.
— И где ты только его раскопал, Сизиф? — ворчливо покачала головой Лахеса, выглядывая в окно.
— Похоже, тебе есть что рассказать нам, — заметила Клото.
— Бросьте, — улыбнулся я. — Разве вы и сами не знаете? Я думал, от прядущих судьбу ничего не укроется.
Атропа, третья из старух Мойр, снисходительно хмыкнула, глядя на меня.
— Мы-то, может, и знаем, Сизиф. Но одно дело — прясть нити судеб всего мира, и совсем другое — слушать увлекательный рассказ из уст такого галантного молодого человека, как ты.
— Давай-давай, — поддержала её Лахеса. — Уважь старух. Ты давно к нам не заглядывал, Сизиф — целую тысячу лет!..
— Ну простите, — я развёл руками. — Все вопросы к Диту. Большую часть этой тысячи я, знаете ли, был занят тем, что бил мечом камень.
— Ох уж этот Дит… — скептически покачала головой Клото. — У мальчика совершенно никакой выдумки.
Это у Дита-то нет выдумки⁈ Да у него, блин, целый Ад свежих идей с садистским уклоном! Впрочем… у трёх древних Богинь Судьбы идей действительно было побольше. Каждая удача или неудача, каждое счастье или несчастье, любой жизненный поворот — всё это беспристрастно выпрядалось Мойрами, ниточка за ниточкой.
Со стороны эта троица выглядела милыми старушенциями, любительницами чая, герани на окнах и сплетен по любому поводу. Но там, где Дионис оказывался действительно тем, кем выглядел — Мойры представали совершенно иными сущностями.
В них не было обычной для Богов гордыни — всей этой привычной мании величия с культом поклонения себе любимому, принесением жертв и песнопений. Они не впадали в гнев, если смертный смел обращаться к ним без должного почтения, они не поражали чьи-то головы молниями и не превращали людей в случайных представителей флоры и фауны.
Они просто… пряли судьбы. Неумолимо. Отрешённо. Неостановимо. Мойры не были олимпийцами — они существовали ещё до Богов, которые сейчас правили Олимпом, и, более того, они были настолько же могущественнее Зевса и его семейки, настолько сам Зевс был могущественнее бомжа в подворотне.
Казалось бы, заполучи себе в союзники таких старушек, и дело в шляпе… Вот только любимой поговоркой Мойр было «Судьбу не подкупишь и не уговоришь, Сизиф, как ты ни пытайся».
Ага. Я пытался. Много-много раз — настолько, что мы со старушками были уже в почти приятельских отношениях, и я порой заходил к ним на чай с рюмочкой ликёра. Если не считать того факта, что никакие чаепития не мешали Мойрам прясть и мою судьбу — такой, какой хотели её видеть они.
Зачем же я тогда пришёл к ним сейчас?..
— Совершенно никакой выдумки, — согласился я со старухами. — Тысячу лет — одно и то же наказание. Может, он думал, что в однообразии вся соль, но знаете — после первой сотни лет острота пытки как-то притупляется, и всё превращается в обычную рутину.
Клото рассмеялась.
— Ты льстец, Сизиф. Зачем явился на самом деле?
— Разве я не могу захотеть повидать старых подруг? — я аккуратно достал из ящика одну из бутылок. — За тысячу лет, наверное, накопилось море сплетен, которые можно было бы обсудить.
— Можешь, — Атропа ехидно улыбалась, ставя на стол четыре небольших, изящных стаканчика. — Когда тебе что-нибудь нужно.
— Мы слышали, какой переполох ты устроил в Аду совсем недавно, — закивала Лахеса, подходя ближе. — Дит в полной ярости. Ты сумел обставить его, Сизиф, а для него это удар по гордости!
— Ну, сумел или не сумел — это ещё рано говорить, — скривился я. — Напоследок Дит сказал своё слово и переиграл меня.
Повернув руку ладонью вверх, я продемонстрировал Мойрам печать, оставленную Дитом; все три старушки сгрудились возле накрытого белой скатертью стола, жадно вглядываясь в антрацитовый узор на моей коже.
— Во-о-от оно что, — медленно проговорила Клото. — Так ты из-за этого пришёл, Сизиф?
Я неопределённо пожал плечами.
— Нехорошее украшение, — согласилась Лахеса. — Твоя душа сплетена с душой Данте, Сизиф. Одна из них должна оказаться во владениях Дита, ибо такова судьба.
— А судьбу не изменить, — весомо кивнула Атропа.
Сколько раз я слышал от старух эти четыре слова!..
— Я знаю, — отозвался я, опуская руку. — Но точно ли это судьба? Всё-таки печать наложена волей Дита, а не вашей…
— Может, и рукой Дита, — Атропа принялась с невозмутимым видом разливать вино по стаканчикам, так, будто мы обсуждали погоду. — Но его деяние уже прописано в полотне судеб.
— Эта нить уже соткана, Сизиф, и если ты явился сюда, чтобы её изменить, то лишь зря потратил время, — Клото приветливо улыбалась — так, будто я только что сделал комплимент цветам из её садика.
— Две души сплетены в один узел, и его нельзя расплести — лишь разрубить, — заключила Лахеса, вытаскивая из корзины сочную, ароматную грушу и принимаясь крохотным серебряным ножиком счищать