Свет погас, тишина накрыла, словно плед, а в моей голове вспыхнули образы. Корабли под парусами, люди в бронзовых доспехах, женщина в синем хитоне с глазами богини. Рядом с ней стоял юноша, чьи голубые глаза будто смотрели в самую душу.
Мир закружился. Я выронила артефакт, и видения исчезли. Осталась лишь темнота. И понимание, что это была не просто находка. Это была дверь. Дверь в прошлое, которое я едва начала понимать.
Имена на той табличке преследовали меня даже во сне. Закрум, Шубалу… Эти слова звучали, как эхо далёких берегов, шёпот неизведанных миров. Они не были греческими, в этом не оставалось сомнений. Каждый раз, когда я закрывала глаза, передо мной вставали образы народов моря – странников, завоевателей, пиратов. В университетской библиотеке я часами разглядывала карты их путей, пытаясь понять, кем они были: разрушителями великих цивилизаций бронзового века или лишь последней главой трагедии, которая началась задолго до их прихода.
Лазаридис однажды упоминал, что их следы можно найти по всему Средиземноморью, но я никогда не думала, что они могли добраться до Итаки. И вот я стояла здесь, перед плитой, на которой эти имена, словно узоры на древнем ковре, намекали на связи, которые мне предстояло разгадать.
Ночью лагерь утих, но я не могла уснуть. Луна заливала всё мягким серебром, и звуки ночи, обычно такие успокаивающие, сегодня казались тревожными. Каждый шорох, каждый скрип палатки напоминал мне о древних тайнах, спрятанных буквально в нескольких метрах под землёй.
Я не выдержала. Встав с кровати, я осторожно вышла из шатра, стараясь не разбудить остальных. Фонарик в руке дрожал, его пятно света прыгало по камням, будто само боялось заглянуть в тьму. Когда я добралась до плиты, ветер стих, а воздух наполнился странным, гнетущим спокойствием.
Сначала я просто стояла, разглядывая плиту, будто пытаясь заговорить с её молчаливыми символами. Но что-то внутри меня – не просто любопытство, а почти животный инстинкт – подталкивало меня к действию. Я наклонилась ближе и заметила, что один из краёв плиты слегка приподнят. Сердце замерло.
Монтировка лежала неподалёку, оставленная кем-то из наших. Я схватила её и осторожно, миллиметр за миллиметром, начала поддевать плиту. Камень двигался неохотно, с протестующим скрежетом, но, наконец, поддался, и под ним открылось узкое отверстие. Из темноты пахнуло древней пылью, тёплой и густой, как сама история.
Логика подсказывала мне остановиться, позвать Лазаридиса, но что-то более сильное – зов, который я не могла объяснить, – заставило меня пролезть внутрь. Это был узкий проход, ведущий в подземное помещение, которое, казалось, ждало меня тысячи лет.
Фонарик выхватил из темноты стены, покрытые росписями. Цвета поблекли, но линии оставались удивительно чёткими. На одной стене была изображена женщина в синем хитоне, с холодным, почти божественным взглядом. Я уже видела её раньше – во сне или видении, что мучило меня после того, как я нашла металлический артефакт.
На другой стене – мужчина в плаще, стоящий на фоне кораблей. Его глаза, нарисованные с пугающей точностью, словно следили за мной. Одиссей. Я была уверена.
Но именно третье изображение заставило меня застыть. Юноша с медными волосами и голубыми глазами смотрел на меня из глубины веков. Его лицо было обрамлено завитками декоративных линий, как у героя древней фрески. Рядом с ним я заметила символ, который Лазаридис назвал протосемитским.
«Кто ты?» – прошептала я, чувствуя, как холодный пот стекает по спине.
И тут я увидела надпись под изображением. Слова были странной смесью микенского письма и незнакомых мне символов. Я склонилась ближе, чтобы разобрать: Телемах.
Имя, которое я знала с детства. Сын Одиссея. Но что он делал здесь, на Итаке, в этом святилище, о котором никто не знал?
Мой взгляд скользнул дальше. Ещё слова, сложные и загадочные, повторялись в виде зашифрованных фраз. Правда. Возвращение. Долг. Всё это казалось отголоском чего-то важного, недосказанного.
Я сделала несколько снимков, чувствуя, как в груди разгорается странное, лихорадочное волнение. И вдруг за моей спиной раздался звук. Шорох, неестественный для этой тишины. Я обернулась, и в тусклом свете фонаря увидела тень человека, стоявшего у входа.
Тень у входа была неподвижна, но её присутствие заполнило всё пространство святилища. Я попыталась унять дрожь в голосе.
– Кто здесь? – спросила я, хотя уже знала ответ.
Тишина длилась слишком долго. Потом фигура шагнула вперёд, и свет фонаря выхватил из тьмы знакомое лицо.
– Лазаридис? – облегчение смешалось с лёгким разочарованием. Я даже не знала, чего ожидала, но это было не он.
Он молча смотрел на меня. Лицо оставалось в тени, но голос – низкий, с почти ощутимой усталостью – разрезал тишину.
– Александра, что ты здесь делаешь?
– Вы должны это увидеть, – я показала на росписи, чувствуя, как меня вновь захлёстывает азарт.
Лазаридис шагнул внутрь, его взгляд мгновенно упал на изображение юноши. Лицо его едва заметно изменилось, будто он увидел нечто, что не должен был видеть.
– Телемах, – прошептал он, и это имя повисло в воздухе, будто древняя мантра.
– Я нашла его имя, – мои пальцы дрожали, когда я показала на надпись под росписью. – Но это не просто имя. Что-то здесь не так… Всё это… Закрум, Шубалу… Как они могли оказаться на Итаке?
Я пыталась говорить спокойно, но мысли вихрем неслись в голове.
– Народы моря обвиняют в разрушении цивилизаций, – задумчиво сказал Лазаридис. – Но, возможно, они были не только разрушителями. Может быть, они соединяли культуры, которые иначе никогда бы не встретились.
Его слова эхом отдавались в моём сознании.
– Но если это так, – я медленно провела рукой по стене, – что они делали здесь?
Лазаридис взглянул на меня, его глаза блестели в слабом свете.
– Возможно, Одиссей был не просто героем, Александра. Может, он был мостом. Проводником.
Я почувствовала, как внутри что-то щёлкнуло. Его теория казалась безумной, но она слишком хорошо вписывалась в этот момент.
Я собиралась ответить, но вдруг воздух снова дрогнул, как лёгкий ветерок из ниоткуда. Лазаридис напрягся, прислушиваясь.
– Это не просто ветер. – Его голос стал тихим, он почти превратился в шепот. – Здесь есть ещё один вход.
Мы начали исследовать стены. Лазаридис остановился первым, заметив панель, едва различимую в полутьме. На ней были вырезаны те же символы, что и на плите.
– Это замок, – он провёл рукой по вырезанным знакам. – Древний, как и всё здесь.
Я посмотрела на артефакт с совой, который держала в руках. Металл холодил кожу, но что-то подсказывало мне, что он –