Потому что Зимы не будет.
А потом можно поехать на море. Отдохнуть от этого марафона длиной в пару месяцев, когда произошло столько херни, сколько обычно и за год не происходит. Маша как-то сказала, что в сознательном возрасте ни разу не была на море: только крошкой, пока был жив ее отец.
Я думал притащить сегодня с собой еще и билеты на самолет, но потом решил, что пусть она сама выберет, куда хочет. Мне-то все равно.
Все равно куда, если ей там понравится.
Я чувствовал себя дурным пацаном. Словно мне снова шестнадцать и до усрачки нужно удивить девчонку, которая мне нравилась. Мне хотелось, чтобы она улыбалась.
Я понимал, что ситуация сейчас — говно, так что не до улыбок или веселья, но смотреть на нее грустную оказалось почему-то больно. Что-то неприятное скреблось и царапалось внутри. Наверное, совесть? Ведь частично во всем происходящем была и моя вина.
Раньше в ее глазах я видел что-то светлое. Теперь в них поселилась сраная тревога, которая не давала ей спать по ночам. Тревога и страх, и это выворачивало меня наизнанку. И чем дальше, тем больше было страха. А я не хотел, чтобы она боялась. И это было чертовски неправильно.
Как и обещал, я сделал все, чтобы решить эту проблему. Я пообещал защищать, и я держал свое слово.
Поэтому я представлял, как сейчас она обрадуется, как вспыхнет счастливой улыбкой, как бросится мне на шею, когда я расскажу ей, что бояться больше не нужно. Зима мертв, все материалы по делу уничтожены, и ей больше ничего не грозит. Я представлял ее радостное щебетание и улыбался, как дурак.
А потом я обниму ее, зароюсь руками в густые волосы и утащу в спальню — мне как раз недавно разрешили поднимать тяжести. Ха. Главное случайно не назвать тяжестью ее...
В окнах на первом этаже нигде не горел свет. Странно. Обычно в это время Маша залипала в телик в гостиной или там же читала... Я толкнул ногой дверь и протиснулся внутрь через образовавшуюся щель. Так. Темнота в доме мне не нравилась.
Охрана уже давно не дежурила в доме — с тех пор, как уехал Гордей. Остальных я отпустил на незапланированный выходной — хотел побыть сегодня с Машей только вдвоем. Но она-то должна быть внутри. И, по моему плану, сейчас должна была встретить меня у входа.
А вместо этого меня встретила лишь темнота и странная, загробная тишина. Из гостиной не виднелся голубой отсвет телевизора: значит, Маша не на своем привычном месте.
— Маш? — позвал я, опустив все, что держал, прямо на пол.
Потом щелкнул выключателем и огляделся. Пусто.
— Маш?! — уже громче позвал я и прошел сперва по первому этажу: гостиная, туалет, коридор на кухню, кладовки, пустая комната под спальню или кабинет — никого.
По лестнице на второй этаж я уже бежал. И двери распахивал с громким стуком. Ее не было нигде: не в спальне, ни в кабинете, ни на балконе, ни в ванной — нигде. Я дернул в стороны дверцы шкафа с ее шмотками и увидел пару пустых вешалок. В последние недели я накупил ей кучу новых вещей, но все они смотрели сейчас на меня. На некоторых даже этикетки срезаны еще не были.
Не хватало только дурацких черных свитеров, которые скрывали ее фигуру. На прикроватном тумбочке аккуратно лежали браслет и кольцо — также мои последние подарки. А на кровати поверх покрывала — сложенный листок бумаги.
— Твою мать! — выругался я и хлопнул дверной створкой с такой силой, что зеркало с внешней стороны жалобно зазвенело.
Я попыталась успокоиться и подышать, но почувствовал лишь злость. Она — что — ушла от меня?! Или как понимать весь этот спектакль?!
Дрожащими от злости пальцами я развернул записку. Короткая, всего несколько строк. Захотелось скомкать ее и сжечь, не читая. Но меня зацепило одно слово, и я прикипел к тексту глазами.
«Кирилл,
Пожалуйста, не ищи меня. Я не хочу, чтобы из-за меня кто-то пострадал, не хочу, чтобы ты ввязался в войну. Я исчезну, и ты сможешь сказать, что никогда не знал никакой Маши Виноградовой. Так будет лучше для нас обоих.
Берги себя. И будь счастлив с женщиной, которую ты полюбишь.
Маша.»
Некоторое время я пялился в записку, словно ждал, что увижу там подсказку. Проявятся невидимые чернила, которые сообщат, что все это — просто глупый розыгрыш, и Маша спряталась внизу в бассейне.
Но время шло, и ничего не происходило. Чернила не появлялись, текст не менялся.
— Будь счастлив с женщиной, которую ты полюбишь, — шевеля губами, повторил я вслух.
Что это блять значит?! Это что — шарада?!
В порыве злости я перевернул на пол тумбу, и с негромким звоном кольцо покатилось по деревянному паркету.
Я уже нашел себе женщину. Мне не нужна другая.
Отбросив в сторону записку, я бегом спустился на первый этаж вышел из дома. Постучал в будку охраны и, дождавшись, пока откроется дверь, сходу спросил.
— Кто выпустил отсюда Машу?!
Ярость в моем голосе заставила охранника податься назад.
— Я, — признался он, понимая, что сделал что-то не так. — Она сказала, что вы разрешили... Что ей нужно к врачу.
— Ты дебил! — я врезал ему и уложил на пол с одного удара. И с трудом удержался, чтобы не добавить ногами — ужасно хотелось выместить на ком-нибудь злость.
Охранник зажимал рукой нос, из которого хлестала кровь. Судя по хрусту в момент удара, я его сломал.
— Почему мне не позвонили и не уточнили?!
Он что-то неразборчиво промямлил, отползая назад.
— Молись, чтобы она нашлась. Если нет — я тебя убью.
Я со стуком закрыл за собой дверь и сделал несколько шагов. Прохладный воздух остужал лицо и руку после удара, но не мой гнев. Запрокинув голову, я посмотрел на темное, беззвездное небо.
Какого хера, Маша, какого хера?! Что тебе не хватало?! Что тебе было мало?! Что ты вбила себе в голову про войну и «никто не пострадает»?!
Я организовал убийство Зимы, чтобы тебя обезопасить, а ты написала мне эту чертову записку и свинтила, словно я какое-то пустое место?!
Не сразу я сообразил, что в доме звонил телефон, брошенный мной у входа. Машинально я вернулся внутрь и ответил.
— Дело сделано, — сказал мне