— Варвара, — произнес он хрипловато и шагнул ко мне, сжав локти, будто проверяя, цела ли я. — Все в порядке?
— Да, — ответила я, чувствуя, как волна за волной меня накрывает облегчение. — Но очень устала. Едем домой?
— Что понадобилось Его Величеству? — с прохладцей поинтересовался он.
Боже, да он приревновал меня!
Я махнула рукой.
— Ничего важного. К слову, выразил свою полную тебе поддержку. Насчет запереть меня в Архангельском.
Я тихо рассмеялась, и князь, скрежетнув зубами, покачал головой.
— И впрямь запру, — посулил он хмуро.
— Я согласна. Запирай, где угодно. Но чтобы вместе с тобой.
Георгий прищурился, оценивающе глядя на меня, словно проверял, серьезна ли я.
— Вместе, говоришь? — протянул он, в его голосе мелькнула насмешка.
Я кивнула, стараясь сохранить легкий тон.
— Разве это не идеальное решение? Свежий воздух, лес, тишина, никаких террористов...
Он шагнул ближе, наклонившись так, что его лицо оказалось совсем рядом с моим.
— Ты вообще представляешь, что такое Архангельское зимой? — его голос был низким, почти бархатным.
— Расскажите мне, Ваша светлость, — я чуть наклонила голову, глядя ему прямо в глаза, — Распишите все ужасы, чтобы я могла хорошенько испугаться.
— Пурга, метели, никакой дворцовой суеты... — Георгий усмехнулся, скользнув взглядом по моему лицу. — И никаких бальных платьев. Только теплые шали и валенки.
— Теплые шали? Валенки? Звучит как приглашение...
Я оборвала себя на полуслове. Мы шли ко какому-то темному коридору, и обстановка совсем не напоминала дворец.
— Это ход для прислуги, — заметив мой повышенный интерес, пояснил Георгий. — Решил, что ты, как и я, не хочешь ни с кем встречаться.
Я согласно прикрыла глаза. И впрямь не хотелось никого видеть.
Мы молчали, пока не забрались в экипаж, поданный также к черному входу для слуг. Князь вновь заговорил, когда мы тронулись с места. Он смотрел на меня со странной смесью нежности и горечи.
— Ты знаешь, что упрямая женщина — это наказание?
Я подняла на него взгляд, стараясь не улыбнуться слишком явно.
— Тогда, князь, вам придется найти способ смириться с этим наказанием.
Он наклонился ближе, его лицо наполовину скрывалось в тени, но я видела, как уголки его губ изогнулись в легкой, почти невесомой улыбке.
— Смириться? — протянул он тихо, но с такой интонацией, что у меня внутри все сжалось, и перехватило дыхание. — Думаю, я знаю один способ.
Я почувствовала, как сердце пропустило удар. Князь чуть откинулся назад, опираясь локтем на край сиденья, будто давая мне немного пространства, но при этом не сводя с меня глаз.
В животе появилось чувство сладкого, тянущего предвкушения.
***
Рано утром на следующий день в особняк доставили приказ на гербовой бумаге за подписью Императора. Меня назначали главной попечительницей высших женских курсов, которые откроются в Москве к весне.
— Бедный Георгий, — со смешком прошептала я, изучая приказ, который муж пока не видел.
Кажется, ссылка в Архангельское откладывалась.
Впрочем, была у меня новость, которая поможет князю смириться с императорской волей.
Эпилог
— Ее сиятельство княгиня Хованская, Варвара Алексеевна!
Объявлявший имена голос прокатился по просторному залу громовым раскатом. Княгиня отпустила локоть мужа, за который еще пару мгновений назад крепко держалась обеими руками, и шагнула вперед. Мимо рядов высоких чинов и придворных дам, мимо шепотов и восхищенных взглядов, Варвара шла к императорскому трону. Она старалась не спешить, но и не медлить, и сохранять на губах легкую улыбку, ведь внимание всего зала сосредоточилось на ней.
Георгий также смотрел ей вслед. Смотрел и гордился.
Когда до Императора и Императрицы оставалось не больше нескольких шагов, Варвара остановилась и присела в низком реверансе.
Мария Александровна, худая, иссушенная недавней болезнью женщина, поднялась с трона и кивнула княгине, чтобы та выпрямилась. Затем взяла с обитой бархатом подушки, которую держал церемониймейстер, малый крест ордена Святой Екатерины на банте из красной ленты с серебряной каймой и прикрепила его Варваре на левую сторону платья, чуть пониже плеча.
— Мы благодарим вас, Варвара Алексеевна, за ваши верные и самоотверженные труды на благо Империи, — произнесла Императрица тихим голосом, который разнесся по огромной зале.
Варвара склонила голову в знак благодарности и сказала что-то Марии Александровне. Та еще раз кивнула ей, ласково улыбнулась, а затем, развернувшись, позволила лакею подать ей руку, чтобы вернуться к трону.
Варвара же, сияющая и светящаяся изнутри, заспешила обратно к мужу. Из нескольких десятков лиц, что встретились ей по пути, она видела только Георгия.
Князь Хованский перехватил взгляд Императора, брошенный в спину княгини, и ухмыльнулся. В этих глазах читалась заинтересованность, слишком явная для того, чтобы остаться незамеченной. Это не удивляло его, но раздражало.
Четыре раза за прошедшие годы он отказывался от предложений занять более высокие посты, предполагающие неизбежный переезд в Петербург. И каждый раз эти решения казались всем окружающим странными, если не опрометчивыми. Но Георгий понимал, что делает. Его вполне устраивала Москва, удаленная от светской жизни. Учебных заведений, которым Варвара могла бы покровительствовать, с избытком хватало и в Первопрестольной.
И, конечно же, он ограждал свою жену от повышенного внимания со стороны чужих мужчин. Кем бы они ни являлись.
Георгий никогда не говорил этого вслух, но его спокойное, уверенное отношение к этим мелочам скрывало острое чувство собственности. Он не позволял себе открыто показывать ревность. Это казалось ему слабостью, но в сердце она горела ярким, неугасимым огнем, когда речь заходила о Варваре.
Он знал, что она была предана ему, но это не ослабляло его ревности. Каждый взгляд в ее сторону, каждый жест, полный восхищения, каждый неловкий комплимент, брошенный кем-то из офицеров или чиновников, отзывались в нем глубоким раздражением.
И все же, иногда он не мог удержаться. Как в те вечера, когда он вел жену в танце, а чей-то взгляд на ее открытые плечи или тонкую талию заставлял его двигаться чуть более решительно, притягивать ее к себе чуть ближе.
Его ревность всегда была молчаливой, но ощутимой. Варвара знала это. И в ее душе это вызывало странное, иррациональное тепло. Князь Хованский — сильный, уверенный — любил ее так глубоко и полно, что даже его железная выдержка иногда давала трещину.
«Она моя», — мысленно повторял он, глядя на Варвару, которая грациозно выпрямлялась после поклонов.
Ради нее он готов был отказаться от блестящей карьеры в Петербурге, от новых