— Да, я решил, — он кивнул. — Потому что это мой долг — защищать нас.
— А как же я? — в моем голосе прорезалась обида. — Разве я не часть этого «нас»? Почему ты думаешь, что можешь решать за двоих?
Георгий чуть подался вперед, его взгляд стал жестче. Я же выбралась из-под одеяла и села. С плеча соскользнула широкая лямка шелкового пеньюара, и не без злорадства я отметила, как князь проводил ее жадным взглядом, а потом тяжело сглотнул. Так, что дернулся кадык.
— Потому что есть вещи, которые должен решать мужчина. И это не вопрос доверия.
— А что насчет уважения? Что насчет того, чтобы учитывать мои чувства, мое мнение?
— Я уважаю тебя, — отрезал он, поднявшись. — Но ты должна понимать: в некоторых ситуациях я делаю так, как считаю нужным. Потому что так должно быть. Это не значит, что я не считаюсь с тобой.
Я раздраженно выдохнула. Я не смогу его переспорить, отчетливо поняла я в тот момент. Я могу привести сотню аргументов, могу стереть язык. Но некоторые вещи, некоторые привычки были вбиты в него с самого детства. И он никогда от них не откажется.
Я резко натянула лямку на плечо и скрестила на груди руки.
— Я не согласна быть твоей бессловесной тенью.
— Как будто я об этом прошу! — он негромко рассмеялся и покачал головой.
Потом подошел и опустился рядом со мной на кровать.
— Ты правда думаешь, что мне нужна бессловесная тень вместо тебя? — наконец произнес он, глядя куда-то перед собой, избегая встречи с моим взглядом.
Его голос звучал низко, почти глухо, но в нем не было ни капли гнева, только усталое разочарование, и это царапнуло меня сильнее всего.
Я молчала, не в силах сразу ответить.
— Ты хочешь, чтобы я молча соглашалась с тобой во всем, — наконец бросила я.
Георгий вздохнул, и его плечи едва заметно опустились.
— Нет, Варвара, — сказал он твердо. — Я хочу, чтобы ты оставалась собой. Но иногда твое упрямство превращается в огромную проблему.
Его слова больно кольнули меня, и я отвернулась, пытаясь скрыть смятение.
— А иногда — нет. Твое упрямство спасло меня тогда после дуэли.
Георгий осторожно притянул меня к себе, и я не стала противиться. Его теплое дыхание опалило макушку, губы легонько коснулись виска.
Вероятно, мы вернемся к этому разговору. Не раз и не два. Слишком острая тема для меня. Слишком непримиримая позиция у него.
Но в ту минуту я чувствовала, что мы достигли хрупкого компромисса. Он не замел мое мнение под лавку, словно ненужный сор. Он пытался ко мне прислушаться, и нужно было быть идиоткой, чтобы этого не замечать. Князь и так переступил через себя — по меркам своего времени и окружения.
Поэтому я извернулась в его объятиях, устраиваясь поудобнее, и прижалась губами к его шее, опалив поцелуем в том месте, где проходила вена. И услышала в ответ низкий, грудной вздох.
***
Под утро я вновь проснулась словно от кошмара. Резко села на постели и почувствовала, как намокшая от пота шелковая рубашка прилипла к спине. Я обернулась: Георгий лежал рядом и мирно, крепко спал.
У меня же сердце колотилось, вот-вот готовясь выпрыгнуть из груди.
Я вспомнила то, о чем забыла, когда начала ругаться с мужем. Когда начала тревожиться из-за отца.
Кое-что очень важное.
Кое-что сказанное Сержем:
— Почему ты на это согласился? Чего тебе не хватало? Ты родился сыном князя, не в крестьянской семье.
— Хотел досадить отцу.
— И что же? Получилось?
— Пока нет.
Что означали его слова: «Пока нет»?!
Глава 51.
Утром первым делом я рассказала об этом мужу, а сразу после завтрака, когда мы втроем закрылись в кабинете, еще и Михаилу, который собирался возвращаться в Москву. Оба — и князь, и граф — выглядели обеспокоенными. И внимательно выслушали меня, и не стали отмахиваться от моих слов, как от надоедливой мухи.
— Кроме этого ваш брат что-то еще сказал? — допытывался граф Каховский, расхаживая по кабинету.
— Нет, — уже устало отозвалась я, повторяя это в третий или четвертый раз. — Только это.
— Точно? — тот недоверчиво прищурился.
— Миша, довольно, — жестко мешался Георгий. — Варвара Алексеевна отвечала тебе уже неоднократно. Это все, что было сказано ее братом.
— Простите, Варвара Алексеевна, — повинился граф и бегло улыбнулся. — Здесь важна каждая мелочь.
— Я понимаю, — согласилась я. — Но это, правда, все.
Некоторое время мы молчали. Мужчины переглядывались и вели, казалось, немой диалог.
— Если Серж попал в руки обер-полицмейстера, мы до него не доберемся, — Георгий нарушил тишину первым.
Он все еще говорил про службу «мы». Интересно, замечал ли он это сам?..
— Я попробую что-нибудь придумать, — Михаил растерянно провел ладонью по затылку. — Но без тебя... Его высокопревосходительство ни к кому кроме тебя не прислушивался.
— Миша... — предостерегающе начал князь.
Он мотнул головой и сцепил зубы, а потом выдавил из себя принужденную улыбку. Она получилась болезненной, больше похожей на оскал.
— Ничего, держалось же как-то Третье отделение без меня раньше. Выстоит и теперь.
У меня в животе все скрутилось в тугой узел, пока я наблюдала, как храбрился Георгий. Потом Михаил уехал, а муж отправился прокатиться верхом. Посреди зимы. По снегу и заметенным тропинкам в небольшом лесу, что окружал имение.
Я стояла у окна в гостиной, наблюдая за тем, как во дворе конюший подводит к князю жеребца. Там меня нашла княжна Елизавета, кутавшаяся в теплую шаль.
— Брат грезил службой с малых лет, — тихо сказала она, остановившись рядом со мной и также глядя в спину умчавшемуся Георгию.
Он уже пустил жеребца в рысь, направляясь к лесу. Снег летел из-под копыт, поднимаясь белыми облаками.
— Он был так счастлив, когда получил Андрея Первозванного, — добавила Елизавета еще тише.
Ее голос подрагивал, словно она боролась со слезами.
Я молчала, крепко сцепив пальцы, не в силах найти слов. В горле стоял ком, а сердце сжималось от невыносимой жалости — к нему, к нам обоим.
Я прикусила губу. Я могла представить, как была важна для князя служба. Он храбрился и тщательно скрывал свою тоску,