Кажется, ссылка в Архангельское откладывалась.
Впрочем, была у меня новость, которая поможет князю смириться с императорской волей.
Эпилог— Ее сиятельство княгиня Хованская, Варвара Алексеевна!
Объявлявший имена голос прокатился по просторному залу громовым раскатом. Княгиня отпустила локоть мужа, за который еще пару мгновений назад крепко держалась обеими руками, и шагнула вперед. Мимо рядов высоких чинов и придворных дам, мимо шепотов и восхищенных взглядов, Варвара шла к императорскому трону. Она старалась не спешить, но и не медлить, и сохранять на губах легкую улыбку, ведь внимание всего зала сосредоточилось на ней.
Георгий также смотрел ей вслед. Смотрел и гордился.
Когда до Императора и Императрицы оставалось не больше нескольких шагов, Варвара остановилась и присела в низком реверансе.
Мария Александровна, худая, иссушенная недавней болезнью женщина, поднялась с трона и кивнула княгине, чтобы та выпрямилась. Затем взяла с обитой бархатом подушки, которую держал церемониймейстер, малый крест ордена Святой Екатерины на банте из красной ленты с серебряной каймой и прикрепила его Варваре на левую сторону платья, чуть пониже плеча.
— Мы благодарим вас, Варвара Алексеевна, за ваши верные и самоотверженные труды на благо Империи, — произнесла Императрица тихим голосом, который разнесся по огромной зале.
Варвара склонила голову в знак благодарности и сказала что-то Марии Александровне. Та еще раз кивнула ей, ласково улыбнулась, а затем, развернувшись, позволила лакею подать ей руку, чтобы вернуться к трону.
Варвара же, сияющая и светящаяся изнутри, заспешила обратно к мужу. Из нескольких десятков лиц, что встретились ей по пути, она видела только Георгия.
Князь Хованский перехватил взгляд Императора, брошенный в спину княгини, и ухмыльнулся. В этих глазах читалась заинтересованность, слишком явная для того, чтобы остаться незамеченной. Это не удивляло его, но раздражало.
Четыре раза за прошедшие годы он отказывался от предложений занять более высокие посты, предполагающие неизбежный переезд в Петербург. И каждый раз эти решения казались всем окружающим странными, если не опрометчивыми. Но Георгий понимал, что делает. Его вполне устраивала Москва, удаленная от светской жизни. Учебных заведений, которым Варвара могла бы покровительствовать, с избытком хватало и в Первопрестольной.
И, конечно же, он ограждал свою жену от повышенного внимания со стороны чужих мужчин. Кем бы они ни являлись.
Георгий никогда не говорил этого вслух, но его спокойное, уверенное отношение к этим мелочам скрывало острое чувство собственности. Он не позволял себе открыто показывать ревность. Это казалось ему слабостью, но в сердце она горела ярким, неугасимым огнем, когда речь заходила о Варваре.
Он знал, что она была предана ему, но это не ослабляло его ревности. Каждый взгляд в ее сторону, каждый жест, полный восхищения, каждый неловкий комплимент, брошенный кем-то из офицеров или чиновников, отзывались в нем глубоким раздражением.
И все же, иногда он не мог удержаться. Как в те вечера, когда он вел жену в танце, а чей-то взгляд на ее открытые плечи или тонкую талию заставлял его двигаться чуть более решительно, притягивать ее к себе чуть ближе.
Его ревность всегда была молчаливой, но ощутимой. Варвара знала это. И в ее душе это вызывало странное, иррациональное тепло. Князь Хованский — сильный, уверенный — любил ее так глубоко и полно, что даже его железная выдержка иногда давала трещину.
«Она моя», — мысленно повторял он, глядя на Варвару, которая грациозно выпрямлялась после поклонов.
Ради нее он готов был отказаться от блестящей карьеры в Петербурге, от новых званий, которые могли бы украсить его семью. Ради нее он готов был уступить свету, лишь бы сохранить ее только для себя.
Варвара же как раз подошла к нему и стала рядом, даже не подозревая, какая буря бушевала в груди у мужа. Георгий, поддавшись порыву, взял ее за руку и переплел их пальцы. В груди потеплело, когда он почувствовал, как жена крепко сжала его ладонь в ответ.
— Это только первый, — шепнула Варвара, едва разжимая губы.
Все внимание она сосредоточила на других женщинах, которые одна за одной проходили тем же путем, что и она, к Императору и Императрице.
Георгий усмехнулся и выдохнул сквозь зубы, почувствовав, как присутствие жены успокаивает его и прогоняет глупые мысли.
Ровно десять лет назад состоялся тот памятный бал, во время которого покушались на жизнь Александра II. И уже на следующий день высочайшим указам его жена была наделена патронажем над женскими курсами, которые тогда даже не открылись...
И вот сегодня княгиня Хованская получила из рук Императрицы малый крест Ордена Святой Великомученицы Екатерины за свои заслуги. За работу, которой она посвящала ежедневно немалую часть своего времени.
Сперва Георгий был недоволен. Но со временем нашел даже некое удовольствие в том, что о его жене говорили в высшем свете в обоих столицах: старой и новой. В конце концов, он смирился и научился гордиться Варварой. Если сама Императрица покровительствует образованию девушек и женщин, то что же зазорного для княгини Хованской заниматься тем же самым?..
Ему нравилось любоваться Варварой, когда у нее горели глаза. Когда легкий румянец разливался по щекам, а голос становился твердым и убедительным. Когда она увлеченно беседовала о чем-то с другими женщинами, что собирались у них в особняке по четвергам, когда с гордостью присутствовала на открытии очередных курсов или лекций.
Пожалуй, особое удовольствие ему доставляло наблюдать, как его жена страстно спорила с кем-то вечерами в салонах, обличая невежество и косность мышления.
Но больше всего его захватывало то, как она возвращалась к нему после всех этих побед. Когда она, утомленная, опиралась на его плечо или касалась его руки, он чувствовал: сейчас, в этот миг, она только его.
— Уедем пораньше? — Варвара обожгла теплым дыханием его шею. — Не хочу оставаться на бал.
— Его Величество будет крайне разочарован, — Георгий позволил себе сдержанный смешок. — Вновь не сможет насладиться вальсом с тобой.
Княгиня фыркнула и с укором покосилась на мужа, который с трудом удерживался от улыбки.
— Хочу к детям, — твердо заявила она и погладила орден, в котором сверкали алмазы.
— Тщеславие — страшный грех, — наставительно произнес князь.
Варвара закусила изнутри щеки, чтобы не рассмеяться. На них уже начали коситься те, кто стоял вокруг. Пришлось взять себя в руки и нацепить на лицо равнодушное, торжественное выражение.
Потом они все-таки сбежали. Ускользнули еще до полонеза, оговорившись здоровьем княгини. Разумеется, поверил в это немногие, ведь Варвара сияла и сверкала весь вечер, но она родила третьего ребенка всего лишь шесть месяцев назад, и потому сослаться на плохое самочувствие было весьма уместно.
Никто ничего не спросил и не сказал.
В поездку в Петербург они взяли детей с собой, хотя никто из окружения так бы не поступил. Еще одна экстравагантная особенность его жены, с который Георгий смирился. Точно так же, как она мирилась с его отлучками из дома, затяжными поездками по стране и круглосуточной службой.
Когда они вернулись в небольшой дом, который заняли на время пребывания в Петербурге, первым делом Варвара прошла в детскую. Ольга, их старшая дочь, и Кирилл, старший сын, спали вместе в одной комнате, маленькие шестимесячный Саша ночевал под присмотром няни.
Варвара остановилась в дверях, смотря на детей. Орден и платье тускло поблескивали в свете, пробивавшемся через окно. Оленька родилась спустя ровно девять месяцев и одну неделю после венчания, и близкие друзья еще долго подтрунивали над Георгием, который, ошалев от счастья, даже не обращал на шутки внимания. С разницей в полтора года после сестры у них появился Кирилл.
И вот буквально несколько месяцев назад, когда оба уже думали, что детей у них больше не будет, родился Александр Георгиевич.