— Я уже говорил, что Михаил расшифровал ту схему, которую ты нашла в комнате брата. Получается, князя Разумовского мы освободили благодаря тебе, — и он отсалютовал мне чашкой, и был при этом предельно серьезен.
— Вы смущаете меня, Ваше сиятельство. Отца освободили благодаря тебе.
— Я польщен, что так считает моя собственная жена, — он вновь отшутился. — О большем и мечтать нельзя.
Я лишь закатила глаза.
— Миша все расшифровал, мы спланировали, обер-полицмейстер нарушил договоренности и приказал никого не оставлять в живых... теперь граф Перовский убит, а, кроме него, нам некого допрашивать. Остальные — мелкие сошки, шестерки. Сложили оружие и лишь потому живы.
— А Серж?
— Сбежал, — Георгий скрипнул зубами. — Воспользовался суетой и неразберихой и сбежал. Князь Разумовский подтвердил, что именно Серж выманил его в то утро со службы.
Эта часть до сих пор не укладывалась у меня в голове. Сын предал не просто страну и Государя, но и родного отца! Принес террористам на блюдечке с голубой каемочкой. Да он сам стал террористом...
Неужели старший князь Разумовский был настолько ужасным родителем?.. Быть может, и хорошо, что память прежней Варвары у меня не сохранилась.
— И что теперь будет? — я посмотрела на мужа.
Он побарабанил пальцами по подлокотнику кресла и бегло улыбнулся.
— Через три недели вернется Государь, и будет бал. Потом кого-то наградят, с кого-то снимут мундир. Твой батюшка, скорее всего, отправится в почетную отставку. Не сейчас, но через время. О Серже почти перестали упоминать, старая гвардия всегда хорошо заметала следы, но сына-террориста ему не забудут.
Он говорил легко, и со стороны могло показаться, что это все ничуть его не волнует. Но так было только на первый взгляд.
— А ты?.. — я не могла об этом не спросить.
Георгий кисло усмехнулся.
— Архангельское — прекрасное имение, зимой там невероятно красиво. Прокатимся как-нибудь на санях с тройкой вороных лошадей, что скажешь?
Он бодрился, как мог и умел.
— Я хочу что-то делать, — вырвалось у меня невольно.
Прежде я как-то особо не задумывалась, чем бы хотела заниматься я. Проблемы валились как снежный ком, постоянно что-то случалось, я куда-то бежала, за кем-то следила, переживала, ездила по допросам, притворялась другим человеком...
Георгий бросил на меня острый взгляд, но промолчал. Лишь приподнял брови, показывая, что слушает. А я вспомнила ту сцену в салоне Долли. Когда я осмелилась порассуждать о революции во Франции, и он меня жестко осек.
Теперь я понимала, что он сделал это во благо мне. Но из песни слов не выкинешь, и сказанное навсегда останется в моей памяти. Как и прочие поступки. Как и многое другое...
Почему-то озвучивать свои настоящие желания мне было страшно.
Я боялась в нем разочароваться. Что, если сейчас я скажу, чем действительно хотела бы заниматься, а он высмеет? Назовет это глупой блажью?.. Укажет на место женщины как матери и жены, и только?..
— Делать что-то большее, чем вести хозяйство, — как-то скомканно добавила я.
Все же озвучить свои истинные желания я пока опасалась.
— Например?..
— Например, благотворительность. Вдовы, сироты, оказавшиеся в трудном положении женщины.
Надо отдать ему должное: князь не изменился в лице. Но во взгляде у него мелькнуло недоверие. И сомнение
— Вернемся к этому разговору после, — поспешно сказала я прежде, чем он разнес бы мою идею в пух и прах.
— Хорошо, — он спокойно кивнул, и на душе у меня сделалось чуточку легче.
Оставшееся до вечера время пролетело быстро. Я и моргнуть не успела, как стемнело, и наступил час собираться и ехать на ужин с отцом. Я бы многое отдала, чтобы этого избежать, но к чему было откладывать неминуемое? Рано или поздно встреча все равно состоялась бы, и лучше рано, чем поздно.
Я стояла перед трюмо и разглаживала невидимые складки на сапфирово-синем подоле платья, как дверь в спальню скрипнула, и я услышала знакомые шаги.
— Варвара, — голос князя был низким, спокойным, но в нем прозвучала какая-то нотка, которая заставила меня обернуться.
Георгий стоял в дверях, высокий и уверенный; его взгляд задержался на мне чуть дольше, чем обычно. Я ощутила, как его внимание словно обволакивает меня с головы до ног. В руках он держал небольшой резной ларец из чёрного дерева с серебряной инкрустацией.
— Вы готовы? — спросил он.
— Почти, — ответила я, приподнимая подол платья, чтобы сделать шаг ему навстречу.
Соня тем временем присела в книксене и молча выскользнула в коридор.
— Ты выглядишь прекрасно, — сказал князь негромко, и его глаза сверкнули в полумраке спальни.
Я слабо улыбнулась. Почти час мы с Соней потратили, чтобы закрыть прической мою повязку над бровью. И не могу сказать, что у нас получилось...
— Это для тебя, — Георгий протянул мне шкатулку. — Родовые драгоценности, — пояснил он, заметив моё удивление. — Теперь они твои.
Внутри, на бархатной подушке, лежало ожерелье. Оно переливалось в мягком свете свечей: тонкая цепь из белого золота, украшенная крупными камнями – сапфирами, такими же глубокими, как цвет моего платья.
Князь подошёл ближе, и я ощутила его присутствие так остро, будто воздух в комнате стал гуще.
— Позволь, — произнёс он негромко, и в этом голосе было что-то, от чего все внутри сжалось в сладком предвкушении.
Его пальцы, ловкие и сильные, разомкнули застёжку, а затем он шагнул за мою спину.
Я затаила дыхание, чувствуя, как холодный металл касается моей кожи. Он осторожно уложил цепочку на мою шею, его руки ненадолго задержались там, чуть дольше, чем было необходимо, а затем застегнули украшение.
Я посмотрела в зеркало и увидела наше отражение. Лицо князя было сосредоточенным, но взгляд... Глубокий, темный, словно он смотрел не на украшение, а вглубь меня.
— Держись ровнее, — прошептал он, наклоняясь ближе, так близко, что я ощутила бархат его голоса, словно он прошелся по моей коже. Его руки скользнули вниз, проверяя, как ожерелье легло.
Я не могла двинуться. Чувствовала, как кровь пульсирует в висках, в горле. Он снова встретился со мной взглядом в зеркале, и я увидела, как его губы дрогнули в слабой улыбке.
Георгий протянул руку, и я вложила свою в его ладонь. Вместе мы вышли на улицу, где нас уже ждал экипаж. К этому моменту я начала чувствовать легкое волнение и тошноту. Внутренности неприятно сжимались в ожидании не самого приятного вечера.
Я украдкой посмотрела на князя, который был поглощен своими мыслями. Он не мог не заметить, как переменился к нему отец, но со мной об этом не говорил.
Когда мы подъехали к особняку князей Разумовских, и экипаж замедлил ход, я невольно вцепилась в руку мужа. Георгий бросил на меня мимолетный взгляд и сжал ее в ответ. Прежде чем я успела сказать что-то, он открыл дверцу и помог мне выйти.
Князь Разумовский и Кира Кирилловна встречали нас на ступеньках особняка. Осанка отца была безупречно прямой, а взгляд холоден, словно он приветствовал не дочь и зятя, а нежелательных гостей.
По случаю отец надел парадный белоснежный мундир. Вроде бы обычная вещь, но я восприняла ее как укол, ведь Георгий приехал в штатском. Быть может, у меня разыгралось воображение. Или же отец намеревался поддеть моего мужа, ведь слухи об его отставке уже разошлись по Первопрестольной.
— Чудесно выглядишь, дорогая, — Кира Кирилловна искренне мне улыбнулась, подставив щеку для поцелуя.
Отец скользнул быстрым взглядом по ожерелью, которое сверкало даже в свете свечей, стоило мне снять меховую накидку. И ничего не сказал. Но не узнать родовую драгоценность князей Хованских он не мог.
— Графиня, позвольте, — Георгий подошел к тетушке и предложил ей руку, а я же встала рядом с отцом.
— Варвара, я хочу поговорить с тобой до ужина. Наедине. В моем кабинете, — я не успела и шагу ступить, как властный голос прогремел над ухом.
Муж и тетушка шли перед нами, и потому я успела заметить, как у Георгия напряглась спина, и он даже с шага на мгновение сбился. Отец же, обхватив рукой мои плечи, попытался утянуть меня за собой из холла в кабинет.