По мне застрочили пулеметы, раздались винтовочные залпы.
Трудно сказать, сколько метров мне удалось проскакать невредимым. Я уже начал думать, что и из этого, по существу, безнадежного положения выйду невредимым. И тут почувствовал сильный удар в левую руку выше локтя. В глазах потемнело от боли… Я не хотел верить, что буду убит или захвачен в плен. Конь нес меня во весь опор. Но вдруг я почувствовал, что он дрожит и сбивается с ритма. Если конь ранен, тогда конец. И действительно, он через две-три секунды на полном скаку упал на дорогу. Я, словно циркач, перелетел через его голову и приземлился на обе ноги. Левая моя рука висела как плеть. Схватив правой рукой левую, засунул ее за ремень бинокля. Бежать я не мог и пошел, шатаясь, в сторону наших войск.
Пройдя несколько шагов, понял, что, удирая от противника, я уже перевалил бугор и был вне видимости врага. Томила жажда. Заметив в канавке лужу, зачерпнул фуражкой воды, напился. Тут ко мне подскочил ординарец со своим конем. Кое-как я взобрался на коня и рысью тронулся к своему полку. По дороге я впадал в забытье и, приходя в сознание, старался удержаться в седле.
Окровавленного Чуйкова – в крови были лицо, руки френч, бриджи – бойцы сняли с коня и бережно положили на повозку. Ранение оказалось тяжелым. Разрывная пуля раздробила ему все плечо. Рана была большой, примерно восемь сантиметров длиной и пять шириной, из которой торчали осколки раздробленной плечевой кости. Обезболивающих препаратов тогда и в помине не было. Не оказалось в тот момент рядом даже простого санитара, не говоря уже о фельдшере или враче. Перевязку сделали сами бойцы.
А дальше – долгий, наполненный нестерпимыми болями, путь по польским тылам. Повозку, на которой Чуйкова везли, трясло так, что он отчетливо слышал, как скрипят осколки кости в раненой руке. Иногда Чуйков впадал в забытье. Потом приходил на какое-то время в себя, а затем опять куда-то надолго проваливался. Неоднократно раненый и контуженный, Чуйков никогда так не чувствовал приближение смерти, как в эти мучительные для него дни.
На коротком привале в очередном населенном пункте было принято решение отправить Чуйкова в Белосток, где располагался полевой госпиталь. Его переложили на другую повозку, подстелили побольше сена. Кроме того, выделили повозочного и двух конных разведчиков для сопровождения. Но вскоре выяснилось, что этот город уже захвачен поляками. Пришлось следовать другим маршрутом – в сторону крепости Осовец, через городок Тыкоцин. Оттуда Чуйкова доставили в город Гонендз в бригадный лазарет. В лазарете ему наконец-то обработали рану, сделали перевязку по всем правилам, наложили на раненую руку шину. На следующий день его привезли в Гродно. Но и на этом дорожная одиссея Чуйкова не окончилась. По железной дороге он прибыл в Витебск, где находился госпиталь. Тамошние хирурги сделали все, чтобы спасти ему руку.
Спустя два месяца, в середине ноября, Чуйков вышел из госпиталя. И хотя рана еще окончательно не зажила, он настоял на досрочной выписке. Чуйкова трудно было удержать на месте. Такой уж неуемный характер был у этого человека. Да и молодость кипела в его крепких и энергичных жилах.
После госпиталя ему полагался отпуск по ранению, от которого он тоже хотел отказаться. Однако вышестоящее командование чуть ли не в приказном порядке отправило его все-таки на побывку домой. Бои к тому времени уже прекратились. Его родной 43-й полк, в котором он побывал перед отъездом, дислоцировался в районе Полоцка. Его задача состояла в том, чтобы охранять пока еще условные границы между Советской Россией и Польшей.
В первых числах декабря Чуйков уже был в родных сердцу Серебряных Прудах. Село стояло все белое, снег застелил своим покрывалом все стежки-дорожки, нахлобучил шапки и папахи на крыши строений и деревьев. Из печных труб домов к небу тянулись ровные столбы дыма. Заливисто лаяли собаки во дворах.
Почти три года отсутствовал Чуйков в родительском доме. И вот он в кругу близких ему людей. То ли от радости, то от испуга заголосила и упала на лавку мать.
– Успокойся, не плачь! – говорил он, припав к ее теплому лицу.
Скупо, по-мужски Василий обнял отца, ощутив его жесткую бороду. А сколько было восторга у сестер при виде их Васи! И не просто Васи, а командира Красной армии, на груди которого сверкали два боевых ордена! Из восьми его братьев в отцовском доме никого не было. Шестеро из них находились на службе: трое в армии и трое на флоте. Все они были живы и здоровы. И хотя по возрасту Василий был пятый сын, но по командной должности он стоял их выше.
На следующий день в просторную избу Чуйковых заглянули и соседи. Им тоже хотелось полюбоваться на красного командира, да заодно расспросить о делах на фронтах, о том, как у них будет складываться жизнь при советской власти. Селянам тогда не давали покоя многие вопросы, касающиеся войны, политики военного коммунизма…
В отпуске Чуйков пробыл почти месяц, а в январе 1921 года вернулся в родной полк. До самой весны полк занимался охраной границы, так как на этом участке не было пограничных частей. Но с их прибытием чуйковцев перевели в небольшой городок Велиж, расположенный в восьмидесяти километрах от белорусского Витебска и 120 километрах от русского Смоленска.
Несмотря на то, что в этих краях уже налаживалась мирная жизнь, все равно здесь было неспокойно. Связано это было с тем, что в белорусских лесах развелось немало различных банд. В их состав входили бывшие белогвардейцы, дезертиры и другой люд, недовольный советской властью. Бандиты безжалостно убивали коммунистов и комсомольцев, продотрядовцев, грабили население, нападали на обозы с хлебом, сжигали дома и имущество сочувствовавших Советам… К сожалению, местными силами ликвидировать банды не получалось. Органы власти были вынуждены обратиться за помощью к командованию Красной армии.
Задачей полка в тот период являлась как раз борьба с бандитизмом. Чуйков был назначен начальником боевого участка № 4 – начальником гарнизона города Велиж. Так называлась его должность. Одновременно он возглавил комиссию по борьбе с бандитизмом Витебского района. В состав участка № 4 входили Городокский, Невельский, Суражский и Велижский уезды Витебской губернии.
Бороться с бандитами было крайне сложно. Совершив кровавую вылазку, они сразу уходили в лесные чащобы. Преимущество бандитов состояло в том, что они хорошо знали местность: большинство из них были уроженцами здешних сел и городов. Однако Чуйков и его подчиненные научились выявлять базы бандитов и уничтожать их. Выручала природная сметка, твердая воля, а также военная хитрость, заставлявшая бандитов делать ошибки. В ликвидации бандитизма большую роль сыграла и амнистия добровольно явившимся с повинной. Как и на фронтах Гражданской войны, Чуйков многократно рисковал жизнью. В каких только переделках он опять не побывал!
В тот день он с шестью своими бойцами возвращался из города Сураж в Велиж. При спуске в овраг Чуйков увидел человека с винтовкой. Одет он был в брезентовый плащ. И явно не являлся красноармейцем. На полном скаку Чуйков рванулся к незнакомцу. Однако в этот момент из глубины оврага раздался залп. Лошадь как подкошенная рухнула на землю. Стреляли бандиты, которые скрывались в кустах. Невероятное везение спасло Чуйкова от верной смерти и на этот раз. Не зря про таких говорят: в рубашке родился. И нельзя с этим не согласиться.
Бывали и курьезные случаи. Об одном из них Чуйков рассказывает в своих мемуарах: «Темной ночью втроем скачем из Сертейской волости в город Велиж после удачной боевой операции. Я впереди, за мной два разведчика. Спускаюсь в лесной овраг. Моя лошадь в темноте спотыкается и падает. Неужели попал в засаду? Если подам голос, могут открыть огонь. Лежу, молчу. Слышу, два моих разведчика проскакали мимо. Начинаю ощупывать вокруг себя. Кроме лошади, нащупываю еще что-то в шерсти. И тут же слышу женский голос: “Батюшка, не задавите мою корову!” Тут я приободрился и спрашиваю: “Кто вы?” Тот же женский голос отвечает: “Да мы ведем в город продавать корову, но она заупрямилась и легла”».
В том же 1921 году с переходом страны на мирные рельсы началось реформирование армии, в рядах которой насчитывалось 5,5 миллиона человек. Иными словами, началось ее сокращение, поскольку состояние экономики в государстве было таково, что на содержание такой армии просто нельзя было найти