Блаженство.
Джон прервал жадное сосание, и она подняла его от груди к плечу, где он рыгнул зычно, как настоящий взрослый мужчина.
— Эк ты… — Она спустила малыша с плеча и подняла перед собой на вытянутых руках, глядя в уставившиеся на нее бездонные темные глазенки, на сложившийся в сонную улыбку ротик. Джон икнул. Маргарет прильнула к его лицу, целуя крошечный круглый носик, и вдруг замерла.
Лязг щеколды.
Она прижала Джона к себе и вскочила, чтобы схватить миску. Поздно.
Питер вошел, держа в руке полную сумку.
— Здравствуй, Питер.
Его мрачное лицо сказало все без слов.
— Ужин мой где? — Он уронил сумку на пол.
— Готов уже, — сказала Маргарет, — уже наливаю. Просто не хотела, чтобы остыл…
Он в два шага преодолел разделяющее их расстояние, схватил ее обеими руками за лицо и притянул к собственному:
— Не готов, значит. Так?
Она замерла, боясь пошевелиться — ребенок в одной руке, миска в другой, огонь у самых ног и ноющие ребра.
— Прости.
— Только извиняться и умеешь. — Он даже не повысил голос. Питер никогда его не повышал.
Кулак врезался ей в подбородок так стремительно и сильно, что руки Маргарет взлетели в воздух, выпустив разлетевшуюся на куски миску и малыша — ее малыша, Джона.
Она упала на спину. Питер стоял над ней:
— Ну вот, миску разбила. — И он со всего маху двинул ее башмаком.
Пусть, пусть — она думала лишь о том, что не видит Джона, не слышит его.
— Ах ты ж шлюха неуклюжая. — Питер ударил ее еще раз. А потом сел к камину и стал наливать себе похлебку.
Ни слез, ни всхлипа — Питер этого не любит. Маргарет приподнялась на четвереньки и неловко заковыляла к маленькому свертку, к Джону. Он был неподвижен, страшно неподвижен — лежал на полу у самой сумки под взглядом остекленевших глаз мертвого зайца.
Господи Иисусе, только не это, пожалуйста, прошу, умоляю. Она дотянулась до младенца, ощупала его и заглянула в маленькое личико.
И он мигнул. Икнул.
Слава Господу и имени его святому. Она уселась, подогнув под себя ногу, взяла Джона на руки и прижалась к нему, прижала его к себе.
Малыш снова икнул, а потом его вырвало прямо на нее — раз, другой. Его глазенки закатились.
Она не закричала — не смогла.
И не отважилась.
Она глядела, как билась ямка на макушке малыша — вспухшая, багровая, дурная.
Сзади раздался голос Питера:
— Шлюха ты неуклюжая, так и знай.
Нельзя назвать тишиной то, что воцарилось в зале, когда Маргарет замолчала, собираясь с силами.
Это было потрясенное молчание, прерываемое плачем и сдавленными всхлипами. Раздалось и несколько проклятий в голос.
Глаза Маргарет были по-прежнему сухими, хотя вцепившиеся в поручни пальцы побелели, словно снег. Она продолжила:
— Эта опухоль долго не сходила у Джона с головы. С того дня он уже не был прежним. Язык. Глаз правый… — Ее голос прервался. — Он… он перестал поворачивать голову на мой голос.
— Сколько было Джону, когда Питер сделал это? — Барлинг не позволил эмоциям отразиться ни на лице, ни в голосе. Он должен был лишь открыть истину.
— Шесть недель, сэр.
— Питер когда-либо выражал сожаление о содеянном?
— Нет, сэр.
— Были ли у вас после этого еще дети?
— Нет, сэр. Хотя Питер продолжал… пытаться.
По зале пронеслась волна рассерженного шепота и проклятий вполголоса.
Барлинг дал время страстям улечься, разглядывая один из лежащих перед ним свитков, а потом вновь обратился к женщине:
— Госпожа Вэбб, королевский закон защищает жизнь и здоровье замужних женщин от жестокости стремящихся убить или изувечить их супругов. Более того, если женщина опасается насилия, заведомо превосходящего пределы разумного телесного наказания, ее супруг может быть заключен под стражу в интересах охраны порядка. Обращались вы к своему лорду, сэру Реджинальду Эдгару, для защиты предоставленных вам законом прав?
— Я думала об этом, сэр, но и только. Питер старался как можно реже оставлять следы на моем лице или руках, так что все самое явное было скрыто под одеждой или чепцом. — От усталости темные круги вокруг ее глаз стали еще заметней. Маргарет перевела дыхание и продолжила: — Я прятала это от людей так же, как и свое горе с Джоном. Но Питер всегда знал, о чем я думаю. Он предупредил меня — схватил за горло и сказал, что, если я когда-нибудь скажу кому-нибудь хоть слово, он убьет не меня, а Джона. Я ужасно боялась за сына, сэр, и потому молчала. Делала все, как Питер велел. Чтобы Джона уберечь.
— Я вижу, что ваши силы на исходе, госпожа Вэбб, — сказал Барлинг, — и не стану задерживать вас более необходимого, однако я обязан спросить — вы знали, что Питер убил Джеффри Смита?
— Нет, сэр. Ни про Джеффри, ни про других, — она стиснула подлокотники, — клянусь жизнью сына.
В обычных обстоятельствах Барлинг поправил бы ее, напомнив, что клясться она могла лишь пред лицом Господа, но не стал, да это было и не нужно. Жизнь сына значила для этой женщины все.
— Спасибо, госпожа, — сказал он. — Отдаю должное вашей искренности и силе, что позволила вам прийти сюда сегодня. — Барлинг повернулся к зале: — Теперь мы видим, кем на самом деле был Питер Вэбб — жестоким тираном для собственной семьи. — Он сделал паузу, чтобы все успели осознать услышанное, а потом снова обратился к Маргарет: — А сейчас я попрошу вас рассказать о том дне, когда ваш муж ушел из дома, чтобы, как мы теперь знаем, убить сэра Реджинальда Эдгара и похитить Агнес Смит.
— Клянусь вам, я этого не знала, — сказала Маргарет. — Думала, он силки пошел ставить.
— Конечно, — кивнул Барлинг, — так расскажите же нам.
Сидя у камина, Маргарет споро сучила пряжу, пуская катушку вверх и вниз, превращая волокна шерсти в тугую нить. Она вновь подумала, что в этом есть какое-то волшебство — одна вещь меняет свою форму и становится совсем другой.
Вот только вслух говорить об этом она остерегалась. Питер не любил волшебство. Катушка почти кончилась, и Маргарет потянулась к стоящей у ног корзине, чтобы взять еще шерсти. Но там было пусто. Она нетерпеливо цокнула языком. Ей надо было еще немало сделать сегодня, а наутро браться за работу с первыми лучами солнца.
Питер не станет молчать, если она не успеет выполнить свой