— Да убейте вы его, в конце-то концов! Он же всего один! — сквозь шум боя раздался преисполненный гнева и страха визгливый глас вожака шайки, в сечу не лезшего и лишь со стороны в бессильной ярости наблюдающего, как стремительно сокращается количество его ватажников.
— Похоже, атаман, не судьба нам завалить ентого свирепого медведя! — болезненно воскликнул лиходей с отрубленной рукой, обречённо-отрешённо присевший на пятую точку у обочины. Большая кровопотеря явно его сильно ослабила. — Голубоглазый, здоровенный, аки глыба гранитная, рыжий, крушащий в одну моську всё и всех на своём пути… Никого не напоминает⁈ Да будь я проклят Сварогом, если ента не легендарный Ратибор собственной тушкой! Ну тот самый знаменитый богатырь из Мирграда! Воротился, кажись, из ссылки на Запад. Ну и не преминул заявиться на огонёк в наш лес! Впрочем, уже, похоже, не наш… М-да, и угораздило же нас, дурачьё, на него нарваться! Лучше бы мы дали ему тихо-мирно, без препон проехать куда зенки егошнего коня глядят… — однорукий бедолага обессиленно завалился навзничь, отключившись от пронзающей насквозь острой боли. Кровь, а вместе с ней и жизнь всё так же продолжали покидать его искалеченное тело.
— Ратибор⁈ — огорошенно выдохнул Годогост. — Да ладно⁈ Не может быть!..
— Ещё как может! — ошалело гаркнул вожаку в ответ один из разбойников, узколобый, уже начинающий лысеть коротышка лет двадцати восьми, споро разворачиваясь и сигая вглубь леса. — Ента ж всё объясняет! Наверняка он! Тика́ем, други!
Дурной пример заразителен, и вот оставшиеся душегубы, коих уцелело всего трое рыл, потрясённо бубня: — Ратибор! Тот самый! — также споро вдарили по тапкам, то бишь суматошно припустили с поля боя вслед за плешивым малоросликом. За ними по пятам помчался и главарь шайки, кляня про себя на чём свет стоит свою же недалёкость.
«Мог бы и сам догадаться, кому нам не подфартило преградить Хвойную стёжку!..» — тоскливо промелькнуло у него в голове. Впрочем, лихорадочно-удручённые размышления тут же прервались приступом резкой боли; что-то острое вонзилось ему в левую ягодицу и сбило на землю. Непроизвольный отчаянный крик вырвался из глотки атамана, тут же осознавшего: убежать от «рыжего медведя» не выйдет. По крайней мере, именно у него, у Годогоста.
— Обожди, плюгавец, не гони лошадей, — подошедший дюжий ратник гранитным валуном навис на раненным в задницу ночным братишкой. — Я же с тобой ещё по чарочке-другой за знакомство не пропустил.
— Т-ты и вправду Ратибор? И-из Медвежьего княжества? — перевернувшись на бок, проскулил, слегка заикаясь, потрясённый лиходей, после чего жалостно добавил: — П-помилуй, а?..
Впрочем, мольба о пощаде тут же прервалась, когда рыжебородый богатырь выдернул у Годогоста нож из левой «булки», не спеша обтёр о его же сальную штанину, а затем пророкотал: — Да я ента, я! Сообразил ты, хоть и поздновато да не без подсказки. Но посему, полагаю, беседа наша далее проще пойдёт. Мальчонка-то где? Надеюсь, живой ещё?
— Какой мальчонка?.. — вожак шайки всхлипнул и деланно-непонимающе захлопал глазами. — О чём ты гутаришь, не разумею!..
— Дурковать удумал? Так ента зря, — Ратибор, многозначительно прищурившись, принялся показательно примериваться тесаком ко второй ягодице атамана. — Сейчас, пожалуй, добрый кусок мяса из тебя вырежу да воронам скормлю на твоих же моргаликах; они, знаешь ли, страсть как обожают человечину.
— Ай-яй-яй, да погодь, погодь ты! — тут же противно заверещал подранок. Память к нему явно вернулась. — Ты про этого, что ль, про Воисвета, сынка князя Годислава? Да живой он, живой, конечно! Мы же ещё не совсем ку-ку, гробить курочку, златые яйки несущую. Пуще сундучка с драгоценностями парнишку бережём, пылинки с него сдуваем всей оравой! Практически в прямом смысле! Сами впроголодь жить будем, но мальца напоим, накормим…
— Для тебя же лучше, чтобы твои слова соответствовали действительности. Где вы его держите? — Ратибор вопросительно вперился грозным взглядом в суетливо забегавшие зенки главы разбойников.
— Знамо где, — Годогост, секунду-другую подумав, тяжело вздохнул, прекрасно осознавая, что лучше сейчас говорить правду и ничего, кроме неё. Ежели, конечно, не хотелось отправиться по кускам на корм воронью. У ночного же братишки такого желания явно не имелось. — В нашем лежбище…
— Далеко оно отсюдова? — могучий ратник лениво поигрывал здоровым, острым как бритва ножом перед испуганной физиономией разбойничьего атамана, ловко перекатывая булатное лезвие между пальцами.
— Да нет, — нехотя пробулькал Годогост. — Версты полторы…
— В вашей берлоге, помимо малька, есть кто-нибудь ещё?
— Угу, — вожак душегубцев, страстно хотевший жить, без зазрения совести выкладывал всё, о чём его спрашивали. — С дюжину моих головорезов там трутся. Охраняют лагерь, мальчишку, припасы, пожитки наши какие-никакие. Мы ж в засаде всем скопом редко сидим, ибо оставлять совсем без присмотра становище как-то боязно; мало ли кто по чаще бродит… Тем более наш разведчик маякнул заранее, что путник, ну то есть ты, всего в одно жало по тракту скачет. Мы и решили, что дельце плёвое предстоит! Из лучников только Блуда взяли. Стрелок он, конечно, так себе, дык остальные ещё хуже!..
Договорить Годогосту не дали; Ратибор схватил его за шиворот, поднял, а затем, аки напроказившего щенка, не там напрудившего лужицу, сильно встряхнул, заставив звонко клацнуть зубами.
— Вот что, бормотулик, сейчас сам себе перевяжешь зад из подручных тряпок, кои сорвёшь с кого-нибудь из разбросанных рядом мертвяков, а после поковыляешь со всей возможной скоростью к вашей норе! Той самой, где высокородного юнца держите, — Ратибор не спрашивал, он говорил, как будет, и спорить с ним у ночного лиходея желания не было никакого. — И молись, чтоб с сынишкой Годислава всё было в