В этот раз удача улыбнулась. В арсенале Картахены Лёха наконец-то сумел раздобыть пару французских пулемётов «Гочкис на 13,2 мм ». Как он это провернул — отдельная история, в которой фигурировали советские советники и их испанские визави, грозные бумаги с подписями начальников, несколько бутылок. Но дела сдвинулось с мёртвой точки благодаря купленному за наличные лично Лёхой ящику кубинских сигар и помощи одного очень общительного интенданта.
Главное, что пулемёты были в полном порядке.
Заводчане искренне обрадовались новым игрушкам, как дети мороженному.
— О! «Гочкис»! Это хорошо! — хлопнул в ладоши Хосе, главный инженер завода. — Они во французских поставках были. Пулемёт знакомый, на кораблях стоит, ленты есть, патроны есть, так что сделаем в лучшем виде.
На заводе закипела работа. Инженеры шустро сварганили из подручных материалов подачу на 300 патронов на ствол, соорудили крепления и подогнали прицелы.
Через три дня его И-16 уже стоял в ангаре, с гордо торчащими из крыльев двумя здоровенными стволами.
— Красота! Разнесенная масса конечно увеличилась, и может вираж чуть медленнее пойдёт, зато залп что надо получился. — радовался Лёха, ласково похлопав своего боевого коня по фюзеляжу.
Глава 15
Одна сплошная Ебатури
Вторая половина июля 1937 года. Картахена
В армии и на флоте, начальники по складу характера делятся на командиров, а на начальников штабов. Командир — это лидер, человек, который ведёт людей за собой, принимает решения в моменте и несёт за них полную ответственность. Он действует, даже если времени на размышления нет, а исход неясен.
Начальник штаба — совершенно другой тип. Это человек точности, расчёта и порядка. Он тот, кто планирует действия, организует их, прописывает все распоряжения, составляет схемы и контролирует документооборот. Его сила — в деталях и последовательности, в том, чтобы каждый знал, что делать, а система работала, как часы.
Эти роли настолько различны, что обычно хороший командир будет плохим начальником штаба, и наоборот. Командир, привыкший действовать быстро и порой импульсивно, теряется в бесконечном потоке бумаг, требующих кропотливой работы. Начальник штаба, привыкший всё предусматривать и просчитывать, редко решается выйти за рамки плана, а значит, ему трудно быстро принимать решения и управлять людьми в непредсказуемой обстановке.
Каждый хорош в своём деле, и чтобы команда работала идеально, командир и начальник штаба должны быть не просто профессионалами, но и понимать, насколько они взаимозависимы.
Отозвав Кузнецова, Москва назначила новым главным военно-морским советником его заместителя, начальника штаба, капитана третьего ранга Владимира Антоновича Алафузова. Это назначение не стало неожиданностью, человек надёжный, опытный, Алафузов, по своему характеру, был совершенно не похож на своего предшественника. Спокойный и даже немного флегматичный, он предпочитал тишину кабинета и работу с бумагами вместо прямого общения с людьми. Как истинный начальник штаба, он умел выстроить чёткую систему распоряжений, где каждое слово было выверено, а действия тщательно просчитаны.
Его подход к управлению сразу же почувствовали подчинённые. Если Кузнецов старался лично бывать на аэродроме или в порту, чтобы руководить на месте, Алафузов действовал в основном через бумаги, приказы и совещания. Это обеспечивало порядок, но многим не хватало той энергии, которая двигала людей вперёд под руководством Кузнецова.
Лёху изменения коснулись не сразу, разве что теперь он стал гораздо чаще вылетать на поддержку разведку наземных войск, чем кораблей в море.
Таких дружеских отношений, как с Кузнецовым, у Лёхи с новым начальником не сложилось. Даже больше — ещё в бытность начальником штаба при Кузнецове, Владимир Антонович относился к Лёхе… не сказать, чтобы негативно, но скорее с некоторым опасением.
В его взгляде, полном профессиональной сдержанности, читалось что-то неоднозначное. Возможно, причина крылась в постоянных Лёхиных приключениях, которые неизбежно следовали за Лёхой, словно шлейф выхлопа от работающего мотора. Возможно, в том, что он слишком легко нарушал уставные рамки, находя способ делать так, как виделось правильным ему, а не как прописано в инструкциях.
Теперь, когда Кузнецов отбыл в Москву, а Алафузов занял его место, Лёха вдруг ощутил, что ему стало… тесновато. С Кузнецовым можно было, пусть и в определённых пределах, спорить, что-то предлагать, выходить за рамки стандартных решений. Алафузов же был человеком чёткой дисциплины. Он не спорил — он приказывал. Не обсуждал — доводил до сведения.
Обстановка на фронтах тоже менялась. Теперь каждый вылет требовал предельного внимания и точности, франкисты усиливали противовоздушную оборону, стали массово появляться новейшие «месершмитты». Лёха приспособился к новой тактике, предпочитая внезапные налёты на малой высоте и как можно более быстрый отход из зоны обстрела.
Если раньше он чувствовал себя частью больших операций, то теперь всё чаще сталкивался с одиночными заданиями или с полётами небольшими группами и честно говоря Лёху это устраивало.
Постепенно звено Лёхи начали разбирать на части сухопутные авиационные начальники. Острякова отправили куда-то под Барселону, Проскуров большую часть времени проводил на заданиях для армейцев. Сам Лёха хотя и получил приказ вылететь на Майорку и сфотографировать порт и окрестности, ждал с нетерпением, когда ему отдадут с завода его оттюнингованного «ишака». Испанские товарищи обещали завершить все свои работы в течении недели, максимум двух…
Вторая половина июля 1937 года. Аэродром Лос-Альказарес, пригороды Картахены.
На аэродроме было неспокойно. Народ возбуждённо шумел, суетился, сбегался в одно место. Новость распространялась быстрее, чем пламя по сухой траве: приехала Долорес Ибаррури, легендарная «Пасионария», голос и гнев испанской революции, святая и грозная мать республики.
Лёха, которому было плевать на весь этот политический цирк, лениво брёл в сторону скопления людей. На митинги он, конечно, не горел желанием ходить, но всё же был человеком любопытным. Тем более уж очень много беготни началось среди испанцев, даже зампотех «Бонифатич», который ещё минуту назад орал матом на механиков, вдруг преисполнился воодушевлением и с важным видом направился в сторону сцены.
Импровизированная трибуна была сооружена из пары грузовиков с поставленными в кузовах пустыми ящиками, на которых зачем-то красовалась потрёпанная шинель. В центре действия уже маячил их политрук с довольной рожей — такой вид у него был всегда, когда ожидалась серьёзная политическая движуха.
Надо сделать небольшое отступление. Как и любое действие в армии или флоте СССР, оно было немыслимо без участия комиссара и особиста. Так и добровольная помощь в борьбе испанского народа не могла обойтись без внимания обоих этих товарищей. Если на первых порах обязанности комиссара на аэродроме исполнял один из лётчиков, то за прошедшие полгода Главное управление политической пропаганды РККА уже прислало ответственных советников и на аэродром, и в порт Картахены. Причём,