Взгляд в ее глаза произвел на Меррика странное действие — это вызвало в нем мощное, незнакомое ощущение, которое заставило его грудь сжаться, а живот затрепетать. Он не мог оторвать от нее глаз.
Но он не мог простить их проступки из-за какого-то неопределенного чувства, не так ли?
— О? Разве это не делает возможным вламываться в чужой дом? — спросил он. — Должно быть, я все эти годы неправильно толковал закон.
— Мы… мы… — она зажмурилась и прижала ладонь ко лбу. — Нам очень жаль.
— Жаль за разбитое окно, за вход в мой дом без приглашения или за намерение украсть у меня еду?
— З-за все… Мы просто… уйдем.
Она открыла глаза. На мгновение они были расфокусированы, прежде чем закатились, показав белки. Женщина наклонилась в сторону, немного покачнулась и рухнула. Ее нож звякнул об пол, когда тело содрогнулось в конвульсиях, конечности напряглись и дернулись.
Мальчик развернулся и упал на колени.
— Адди! — он выпустил нож и схватил ее за руку, чтобы перевернуть на бок. Слезы наполнили его глаза. — Все в порядке, Адди. Все в порядке. Я здесь.
Меррик нахмурился. Стеснение в груди усилилось, но теперь оно было горячим и едким, откровенно неприятным. Он шагнул к людям.
Мальчик повернулся, чтобы посмотреть на Меррика, и лихорадочно схватил свой нож с пола, размахивая им в одной руке, а другой придерживая плечо женщины. На его лице боролись ярость и тревога.
— Не подходи!
— Убери нож, мальчик, — сказал Меррик.
Дэнни взмахнул лезвием. Меррик остановился, и кончик ножа рассек воздух менее чем в дюйме от его ноги. Он не мог отрицать ни храбрости мальчика, ни его глупости.
Меррик нахмурился. Долгие годы не наделили его терпением, чтобы справиться с этим.
— Я сказал, убери нож. Она и так в достаточно плачевном состоянии, хочешь, чтобы стало хуже?
Мальчик поколебался, но в конце концов опустил оружие.
— Не причиняй ей вреда.
Сделав еще шаг вперед, Меррик опустился на колени рядом с Адди. Ее конвульсии продолжались, изо рта потекла пенистая слюна. Он не понимал причины своей заботы о ней. Он не понимал, почему собирался попытаться помочь ей, когда должен был выгнать их — или убить — в тот момент, когда они разбили окно.
— Кем она тебе приходится? — спросил Меррик.
— Ее зовут Адалин, и она моя сестра. Она больна.
Меррик нахмурился, снова взглянув на женщину.
— Что ты принес в мой дом?
— Она не заразна, — ответил мальчик с резкостью в голосе, — и сейчас ей намного хуже, чем тебе. Извини, что я прикоснулся к твоему гребаному арахисовому маслу, чувак, но просто… помоги ей, пожалуйста.
Слова мальчика не должны были иметь никакого влияния на Меррика. Сколько людей умерло за время его жизни? Миллиарды? Это число было непостижимым, когда родился Меррик, но сейчас для него это не имело большого значения. И все же что-то в этой человеческой женщине звало его. Что-то в ней побуждало его сделать все, что в его силах, чтобы помочь ей.
И мольба ее брата, какой бы грубой она не была, тронула Меррика.
Он знал, что это была очередная трата его энергии, очередная трата времени, а он даже не был уверен в том, сработает ли это. Его магия могла делать очень многое, но исцеление смертных не входило в число ее сильных сторон. И все же он должен был попытаться.
Дэнни напрягся, когда Меррик потянулся к Адалин, но мальчик просто сжал губы и ничего не сказал.
Меррик положил руку ей на лоб. Он чувствовал слабую дрожь, пробегающую по ее телу, чувствовал, как в ней нарастает напряжение. Он закрыл глаза и сосредоточился, следя, чтобы его магия не проявилась видимым образом.
У людей был свой собственный магический резонанс; это была мелодия, общая для всего их вида, но у каждого индивидуума была своя вариация, уникальная гармония, наложенная на него. Такие песни маны были сложными и трудными для разучивания. Ее песня была не менее сложной, чем любая другая, с которыми он сталкивался, но она была сильнее — и ее знакомость простиралась дальше, чем он почувствовал, когда впервые увидел ее.
Он изменил свою магию, чтобы соответствовать ее резонансу, и между ними открылся гудящий путь энергии.
В ней была безмерная красота, он мог чувствовать это, но была густая, гнетущая тьма, затуманивающая ее ману — ее надвигающаяся смерть. Меррик почти отшатнулся, когда коснулся ее, оно было злобным, голодным, чем-то похожим на мертвецов, которые сейчас бродили по Земле. Но это был не подпитываемый магией монстр. Это была мутация, дефект. Человеческое несовершенство, которое, как он знал, он не мог вылечить, несмотря на силу, имеющуюся в его распоряжении.
Он сжал челюсти и собрал энергию, циркулирующую глубоко внутри, направляя ее через свою руку в нее, все еще стараясь не допустить, чтобы магия проявилась на его коже и раскрыла мальчику природу Меррика. Он накапливал эту силу в общем пространстве между их умами и душами, желая, чтобы он был связан с ней вот так по веской причине, по правильной причине, мечтая наслаждаться сиянием ее красоты на досуге.
И как только магия превратилась в пульсирующую массу, он направил ее на ее болезнь, обратив свою песню маны — теперь смешанную со привычным, изысканным резонансом Адалин — против диссонирующих нот болезни, пожирающей ее.
Тьма отступила. Как только это начало происходить, в голове Меррика нарастало непреодолимое давление — пульсирующая, пронзительная боль, какой он никогда не чувствовал. Жар его магии усиливался, она не была предназначена для этого. Так много текстов предостерегало от этого, но все тексты, касающиеся того, кем он был и какой магией владел, были расплывчатыми в подобных вопросах — хронисты, которые документировали подобные вещи в соответствии со своими эпохами часто писали метафорами, которые допускали тысячу противоречивых интерпретаций.
Тело Адалин расслабилось, и ее голова опустилась. Меррик разорвал с ней связь и отдернул руку, как будто та была объята огнем, опустив ее на бок, чтобы скрыть от Дэнни дрожь.
Ее кожа выглядела болезненно-бледной, если не считать багровых мешков под глазами, а изо рта текла слюна, но черты ее лица больше не были напряжены, и она была неподвижна, если не считать вздымающейся и опускающейся груди в такт медленному дыханию.
Боль в голове Меррика не утихала, каждый ее импульс наполнял его зрение звездообразными вспышками. Впервые за долгое время он почувствовал себя… опустошенным.
Какая бы болезнь