Меррик вытянул свободную руку и держал ее ладонью вверх со слегка согнутыми пальцами. Маленький голубой шар сформировался в воздухе прямо над его рукой, пульсируя и вращаясь.
— Тогда это казалось таким трудным. Почти невозможным. Мне потребовались годы, чтобы научиться создавать что-то подобное. После Раскола это стало так же легко, как дышать.
Адалин потянулась к шару. Прикасаться к нему было все равно что прикасаться к одному из тех плазменных шариков, которые всегда продавались в сувенирных лавках. Это вызывало гул, который проходил через кончики ее пальцев и поднимался вверх по руке, скорее щекоча, чем причиняя боль. Крошечные волоски на ее руках встали дыбом.
— Накопление богатства на протяжении веков было одновременно и простым, и все более сложным. Я дорос до бессмертия где-то к тридцати годам. Моя магия стала полнее, и потребность в еде и питье уменьшилась. Это облегчило выживание, облегчило сбережение того, что я зарабатывал. Я начал рыскать по миру в поисках всего, что мог найти, что дало бы мне представление о моей магии, собрав огромную коллекцию текстов с обрывками информации со всего мира — некоторые из них содержали то, что я мог бы назвать заклинаниями. Эта коллекция сейчас находится в моем кабинете.
— Ты когда-нибудь находил кого-нибудь еще, похожего на тебя? — она перевернула руку, проведя пальцами по шару, прежде чем опустить ее на его ладонь.
Магическая сфера исчезла. Меррик переплел свои пальцы с ее и поднял ее руку, чтобы коснуться губами костяшек ее пальцев.
— Несколько человек. Но с течением времени необходимость соблюдать осторожность и секретность только усилилась, поэтому мое общение с ними было недолгим. Похоже, большинство из нас, кто остался, выживали в одиночестве и стали недоверчивыми даже друг к другу.
— Поэтому ты никогда… не был в отношениях?
Черт, зачем она мучила себя, задавая этот вопрос?
— У меня никогда не было отношений, потому что единственное влечение, которое я испытывал к кому-либо, было поверхностным. Те несколько раз, когда я заставлял себя выходить в человеческое общество, у меня были отношения с женщинами, но из этого не вышло ничего, кроме мимолетного взаимного удовольствия.
Ревность Адалин поднялась внутри нее и взревела. Она была яростной, она поглощала. Ее лоб нахмурился, и она уставилась на танцующий огонь. Даже когда она поднимала эту тему ранее сегодня, она знала, что у нее не было права ревновать, но, черт побери, она ревновала. Она ненавидела каждую безликую женщину, которая когда-либо прикасалась к нему, к кому он прикасался, кто испытывал хотя бы малую толику того удовольствия, которое испытывала Адалин, когда была с ним.
Смех Меррика был глубоким, раскатистым и сочным. Адалин почувствовала его так же сильно, как услышала.
— Моя маленькая Адалин ревнует? — он скользнул рукой с ее руки на бедро, двигаясь вверх по ее боку, пока пальцы не коснулись нижней части ее груди. — Никто никогда не заставлял меня чувствовать себя так, как ты.
Она непроизвольно крепче сжала его руку, и дыхание перехватило. Бушующее пламя внутри нее усилилось и превратилось в другой вид жара — жара, подпитываемого желанием, жара, доводящего потребность до лихорадочной степени.
Он наклонил к ней голову так, что губы оказались у ее уха, и прошептал:
— Если я не ясно дал понять это своими словами, полагаю, мне придется показать тебе, — наклонив голову еще ниже, он прижался губами к тому месту, где соединялись ее плечо и шея. Легкое царапанье его зубов по ее коже вызвало трепет прямо в ее сердце.
Он отпустил ее руку и положил свою на ее правую грудь, обхватив через рубашку. Кончиками пальцев он на мгновение коснулся ее соска, прежде чем двинул обе руки вниз, по ее животу, к поясу брюк.
Ее дыхание участилось.
— Меррик…
— Ты первая, кто стал моей, Адалин, — прохрипел он. — Единственная.
Пульсирующее, покалывающее ощущение распространилось по всему ее телу, пока он расстегивал ее джинсы.
— И ты первая и единственная, кто принимает меня всего, — продолжил он.
Глаза Адалин расширились, а сердце затрепетало, когда ее тело поднялось с дивана, будто она была невесомой. Ее положение не изменилось, но теперь она парила в нескольких дюймах над диванной подушкой. Казалось, что его руки были ее единственным якорем, единственной вещью, удерживающей ее от того, чтобы взлететь к потолку.
Меррик просунул пальцы под пояс ее джинсов и трусиков и медленно спустил их с задницы к бедрам. Что-то невидимое потянуло за ее нижнее белье и манжеты джинсов. Он растопырил пальцы, проведя кончиками по небольшому участку волос на ее тазу, и без особых усилий повел их вниз, когда ее брюки, казалось, снялись сами собой. Шероховатость ткани, скользящей по чувствительной коже, оставляла за собой восхитительный огонь.
Он остановил Адалин прежде, чем она полностью опустилась, и поднял руки вверх, просунув их под подол ее рубашки. От его пальцев исходили крошечные, волнующие электрические разряды, посылая приятные ощущения прямо в ее лоно, когда его руки прошлись по ее животу, проследовали к выпуклостям грудей, коснулись твердеющих сосков и, наконец, остановились на тыльной стороне ее рук. Она инстинктивно подняла их.
Его руки вернулись к ее груди, когда другая невидимая сила сорвала с нее рубашку, на несколько секунд закрыв ей обзор. Кончики пальцев Меррика двигались медленно, намеренно, танцуя вокруг сосков, почти не касаясь их.
Адалин схватила его за предплечья и сжала, когда из нее вырвался стон. Она выгнула спину. Было странно парить, не знать, куда деть конечности, быть обнаженной и невесомой, полностью беззащитной. Но эти мысли растворялись в нарастающем желании, не могли противостоять тому жидкому огню, что струился в ее лоне.
Меррик одобрительно промычал, сжимая ее груди.
— Ты изголодалась, не так ли?
Он снова опустил руки вниз, обхватил внутреннюю сторону ее бедер и раздвинул их. Один из пальцев проник между складок, скользя по чувствительной плоти, чтобы ощутить скопившуюся там влагу.
— Ммм. Да, ты изголодалась. И я тоже, Адалин.
Он медленно поднес палец ко рту. Она повернула голову, чтобы посмотреть, как он просунул его между губ и на мгновение пососал. Удовлетворенное урчание вырвалось из его груди. Это только сильнее завело ее. Она хотела, чтобы его рука вернулась к ней между бедер, хотела, чтобы его пальцы гладили ее, а язык облизывал.
— Но я могу подождать, чтобы утолить свой голод, — сказал он,