— И тебя не смущает, что ты спишь со стариком?
Адалин резко повернулась к нему, рот приоткрыт.
— Дэнни!
Он рассмеялся.
— Что?
— Это не твое дело! — ткнула она в него пальцем.
Дэнни все еще смеялся и, оставив трость, кивнул на платье.
— Примерь.
Адалин посмотрела вниз. Платье и правда было чудесным. Почему бы и не устроить себе маленький бал?
— А почему бы и нет? — она улыбнулась и указала на костюм в шкафу. — Ты тоже переоденешься?
— Нет.
— Ну, пожалуйста? Для меня?
Он прищурился.
— Это нечестно.
— Не каждый день удается увидеть младшего брата в цилиндре и фраке.
Дэнни скривился.
— Ладно. Но ты мне должна.
— Отдам тебе свою долю арахисового масла.
— По рукам!
Адалин рассмеялась и огляделась в поисках ширмы. Найдя сложенную у наклонной стены, взяла платье, подняла к нему подходящие туфельки и зашла за ширму. Сняв сапоги, она выпрямилась — и тут ее накрыла волна головокружения. Она пошатнулась, но удержалась на ногах и зажмурилась, дожидаясь, пока все пройдет.
В груди на мгновение кольнула тревога, и Адалин затаила дыхание, ожидая худшего — боли, головной вспышки, тошноты… но ничего не случилось.
Это только головокружение. Притормози, Адди.
Она была в порядке. Чувствовала себя хорошо. Даже лучше, чем хорошо. Это было совсем не похоже на то, что случалось раньше, и она не собиралась позволить страху испортить этот день.
Сняв рубашку и брюки, Адалин осталась в белье и аккуратно влезла в платье, подтянув его вверх по телу. Затем надела туфельки. Корсаж оказался велик, и ей пришлось прижать его к груди, чтобы не устроить брату сердечный приступ, когда она вышла из-за ширмы.
— Помоги мне со шнуровкой, — попросила она.
Дэнни, застегивая двубортный жилет, поднял глаза.
— Ух ты. Ты отлично выглядишь, Адди.
— А ты, между прочим, тоже весьма представителен.
Щеки Дэнни залились румянцем. Он подошел, и Адалин повернулась к нему спиной, оперевшись о ширму. Ее немного качнуло, пока он затягивал и завязывал шнуровку.
— Слушай… как думаешь, будут еще кто-нибудь?
— Кто?
— Люди.
— Людей все еще много, Дэнни.
— Нет, я имею в виду… таких, как мы. Хороших. Думаешь, они придут сюда? Думаешь, Меррик позволил бы им остаться?
Адалин почувствовала в груди укол сожаления. Она понимала, почему он чувствует себя одиноко, несмотря на нее и Меррика. Ему, наверное, не хватало компании кого-то ближе по возрасту. А когда ее не станет…
Она повернулась к брату, положила руки ему на плечи и мягко сжала.
— Я не могу знать, что решит Меррик. Но он же приютил нас, верно?
Дэнни кивнул.
— Здесь полно припасов, но они не бесконечны. Пока сад дает урожай, а в лесу водится дичь — ты не останешься голодным. Но чем больше людей, тем быстрее все закончится. Меррик не сможет открыть двери для каждого, кто сюда придет. Но я верю: со временем он примет кого-то. Только… для него мы в приоритете. Наша безопасность — главное.
— Я знаю, — он глубоко вдохнул и резко выдохнул. — Просто…
— Ты думаешь о будущем.
— Ага.
Адалин наклонилась ближе и с улыбкой спросила:
— И о том, чтобы найти себе девушку?
Лицо Дэнни вспыхнуло.
— Нет! То есть… не об этом! Совсем нет!
— Мммм…
— Замолчи и дай мне спокойно закончить с этим дурацким платьем.
Адалин рассмеялась, но снова повернулась к нему спиной.
Когда он затянул шнуровку, она помогла ему надеть пиджак и белые перчатки, затем сама натянула длинные дамские перчатки. Они встали перед зеркалом бок о бок.
— Смотри-ка на нас! — сказал Дэнни. — Мы будто вернулись в прошлое, — он положил палец под нос, изображая усы, надул губы и заговорил басом: — Добрый день, сударыня.
Адалин присела в изящном реверансе.
— И вам добрый, светлый день, милорд.
Смех захлестнул их обоих, и они начали корчить рожицы, пародируя богатеньких леди и джентльменов из какого-то далекого века.
В такие моменты Адалин могла забыть обо всем — о болезни, о Разломе, о том, каким страшным и разрушенным стал мир. Она просто жила в настоящем, веселилась с братом. Все остальное переставало иметь значение. Видеть его улыбку, слышать смех и знать, что он счастлив — вот что наполняло ее радостью.
Теперь, когда Дэнни был в безопасности, ее единственной целью оставалось прожить каждую секунду, наполненную этой радостью, этим светом.
***
Меррик стоял у окна в своем кабинете, заложив руки за спину, и смотрел на обугленный участок заднего двора. Все остальное уже давно было приведено в порядок, но траву он даже не пытался восстановить — земля должна исцелиться сама. И все же последние четыре дня взгляд снова и снова возвращался к этому пятну.
Это было напоминание о том, как близко он подошел к провалу.
Несмотря на защитные чары, несмотря на предупреждение о приближении угрозы, он едва не упустил шанс спасти Адалин и Дэнни. Если бы он был более подготовлен, если бы действовал решительнее… возможно, ему удалось бы предотвратить все. Только удача уберегла Дэнни от серьезных ран. И только считанные секунды отделили Адалин от… настоящего кошмара.
Он почти не занимался усилением защиты поместья. Во многом потому, что не знал, как это сделать без обширных исследований магических структур. Но все свое время он тратил на нечто куда более важное — на поиски лекарства для Адалин.
Он знал, что все, что сделал до сих пор, лишь временные меры. Они истощали его — физически и магически, а ее — изнутри. Прошло уже несколько дней, и новый приступ болезни мог начаться в любой момент. Сможет ли он спасти ее снова?
Даже если сможет, однажды это станет невозможным. Такой путь не может продолжаться вечно. Но сегодня…
Сегодня он сделал первый настоящий прорыв. Нашел первую зацепку.
Меррик опустил взгляд на старый свиток, развернутый на подоконнике. Он был сохранен магией, как и почти все в доме, но даже с этой защитой было видно, насколько он древний. Возможно, древнее самого Меррика. Но именно здесь мог быть ключ. Его лучший шанс. Единственный шанс.
Хотя даже он не давал никаких гарантий.
Связывание душ. Все сводилось к этому — переплетение двух жизней, двух сущностей… навсегда. В свитке не было четкого объяснения, что именно это означает, но там упоминалась возможность превратить смертного в бессмертного. Если бы он мог разделить с ней свое бессмертие… хватило бы этого? Справилась бы эта магия с ее болезнью? Или она просто перешла бы на него, сделав и его уязвимым?
Может, рак перестал бы убивать ее, но продолжал бы разрушать тело веками,