— Добрый брат, — начала Маргарет, — простите мне мою дерзость. Я видела монахов в трапезной, и они… очень странно себя вели.
Монах хихикнул:
— Ничего странного, госпожа. Мы живем по уставу святого Бенедикта, а он велит хранить молчание вне богослужений. Молчаливость, конечно, добродетель несомненная, но уж больно неудобна она в быту. Так что мы вслед за другими монахами придумали свой способ общаться без слов.
Маргарет впилась в него взглядом, боясь дать волю надежде:
— Так вам и уши для этого не нужны?
— И языки тоже, — монах широко улыбнулся, — а в мыльне губку все равно проще простого попросить, — он согнул палец и повел им, — ну или масла за столом, — еще жест, но уже иной. — Видите?
— Да, брат. — Ее сердце распирало радостью. Теперь у нее была надежда.
Монах снова хихикнул:
— И святой Бенедикт доволен.
— Я пошла домой, — сказала Маргарет, — и попробовала с Джоном то, о чем мне рассказал монах. Времени ушло немало. Очень немало — а все же своего мы добились. Смогли-таки. Я стала понимать Джона, а он — меня. Это стало нашим секретом, самой драгоценной тайной. И вот когда я лежала в усадьбе Эдгара, то хоть и не могла говорить, но мои пальцы сказали Джону, чтобы он отвел Стэнтона в сарай и показал ему башмаки.
По лицам слушателей Барлинг видел, какое разнообразие эмоций вызвал у них рассказ Маргарет.
— Мой сын никогда не был одержим дьяволом — в отличие от мужа. Я надеюсь, что сейчас он слышит меня из ада и знает, что это мой мальчик, мой драгоценный Джон помог его туда отправить.
Барлинг не сразу прервал воцарившееся после ее слов молчание. Туг было о чем подумать.
— Итак, мы почти добрались до конца моих записей. Почти. — Клерк поднял руку и напряг ее, боясь, что она, чего доброго, дрогнет. — Агнес, в начале этого заседания я упомянул, что главной нашей целью является истина, — при одной мысли о том, что ему предстоит сказать, во рту у клерка пересохло. Но он был обязан сделать это, чего бы оно ему ни стоило. — А истина такова, что я обвинил вас по ошибке. Я сделал это не по злой воле, но лишь в интересах моей службы королю и исполнения его закона. Но я, будучи одним из слуг короля, допустил ошибку и приношу вам за это извинения. — Голос его, хвала Господу, звучал, кажется, вполне спокойно. — Вот теперь все. Все свободны.
И Барлинг поднялся, чувствуя разом навалившуюся усталость.
А потом кто-то выкрикнул:
— Слава королевскому правосудию!
И люди стали один за другим подхватывать этот клич, пока он не загремел по всей зале.
Барлинг взглянул на Стэнтона, ожидая увидеть на лице посыльного гордость.
Нет. Лишь короткий кивок без малейшего намека на улыбку.
И он явно не хотел встречаться взглядом с Барлингом.
ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ
Желание Хьюго Стэнтона наконец-то исполнилось.
Сегодня, этим прекрасным летним утром небо усеяли воздушные белые облачка, свежий прохладный ветерок приносил звуки птичьих трелей, а он навсегда оставлял королевскую службу.
Он снова будет служить церкви и развозить письма из монастыря в монастырь. Будет скакать быстро, скакать далеко.
И только.
Осмонд согласился похлопотать за него, восхищенный искренним желанием Стэнтона вновь послужить церкви.
— Вы выбрали замечательный путь, мой мальчик, — заявил настоятель. — Может, и до священных обетов по нему дойдете, чтобы посвятить себя трудам во славу Господа нашего.
Ведь теперь Осмонд уже не был простым настоятелем — он готовился занять освободившееся после смерти дяди место лорда Клэршема, и слово его отныне имело немалый вес.
Барлинг узнал об этом накануне, когда Стэнтон положил ему на стол письмо Осмонда и попросил об отставке. Много времени это не заняло. Правда, Барлинг пытался переубедить посыльного и уговорить его продолжить службу закону. К чести клерка, он сдержал слово и не стал выпытывать, отчего же Стэнтон так сильно не желает служить королю.
— У вас острый глаз, Стэнтон.
— Недостаточно, Барлинг.
— И отваги вам не занимать, Стэнтон.
— Страха во мне все равно больше, Барлинг.
— Вы ищете истины.
На это посыльному возразить было нечего, и он промолчал.
— Что ж, хорошо. — Барлинг потянулся за листом пергамента. — Я напишу судьям, что вы, по моему мнению, прекрасно справитесь с благородным делом служения церкви. Час уже поздний, но до утра постараюсь управиться.
И вот настало утро.
Слуга принес письмо Барлинга — тоненький аккуратный свиток с красной сургучной печатью.
Стэнтон опустил его в сумку рядом с письмом Осмонда и принялся собирать свои вещи. Закончив, спустился в конюшню и оседлал доброго коня, которого отдал ему настоятель.
А потом Стэнтон сел в седло и выехал за ворота усадьбы, даже не бросив на нее прощального взгляда.
Перед ним расстилалась дорога. Однако сперва он хотел сделать кое-что еще.
Остановился у церкви и, привязав коня, вошел на маленькое кладбище.
Здесь царила тишина, если не считать птичьих трелей да шороха ветра в листве деревьев и кустов. Стэнтон медленно шел по кладбищу, останавливаясь для краткой молитвы у свежих холмиков.
Джеффри Смит.
Бартоломью Тикер.
Томас Дин.
Стэнтон покачал головой. Хорошо, что он решился тогда побежать, иначе вполне мог бы лежать сейчас под одним из этих бурых холмиков успевшей подсохнуть земли.
И наконец, Николас Линдли в самом дальнем и тихом уголке. В полном одиночестве.
Стэнтон провел ладонью по лицу, и тут сзади раздался голос:
— Если бы не вы, здесь было бы еще две могилы.
Барлинг.
Стэнтон обернулся к подходящему в своем неизменном черном плаще клерку.
— Лучше бы тут ни одной не было. — Посыльный взглянул в сторону могилы Питера Вэбба, которого похоронили как можно дальше, под самой стеной кладбища. — Хотя нет, хватило бы и одной.
— Несомненно. — Барлинг остановился рядом со Стэнтоном над могилой Линдли и перекрестился.
— Но четыре — это слишком. Даже пять, если считать Эдгара. — Стэнтон кивнул на церковь. — Но он-то там, конечно, в своем роскошном каменном гробу. — Их взгляды встретились. — Вы поэтому пропустили одну из строчек в своих записях, Барлинг? Эдгар слишком важная птица, чтобы рассказывать о нем всю правду? Не захотелось вам, чтобы весь Клэршем знал, что сэр Реджинальд Эдгар мужеложец?
— А. — Губы Барлинга дрогнули в намеке на улыбку. — Вы заметили.
— Да, Барлинг, заметил. Так что лучше бы вы для этих надгробий свои разглагольствования про истину приберегли. Строчка за строчкой — да, Барлинг? Но если вдруг что-то не устраивает — выкидываем.
— Я пропустил эту строчку не для того, чтобы пощадить Эдгара. Моим желанием было защитить другого человека.
— Меня, значит. — Стэнтон покачал головой. — Да пусть хоть вся деревня лясы точит про то, что Эдгар меня лапал, Барлинг. Такова уж истина.
— Не вас.
— И кого же тогда? — Стэнтон нахмурился.
— Эту строчку я пропустил, чтобы защитить его, — взгляд Барлинга опустился на холмик у его ног, — Николаса Линдли.
— Линдли? Не понимаю.
— Вы помните, что Эдгар сказал нам той ночью, когда на вас напал Вэбб? Про то, как он нашел Линдли в конюшне?
— Да. «Я нашел Линдли у себя в конюшне — за пару ночей до смерти Смита это было. На мерзавца было жалко взглянуть. Я ему кой-какую работку подбросил, а в награду свои башмаки дал. Собственные! Он сам вместо денег попросил. Ноги-то у него сбиты были, он же босым бродил». Я еще удивился, что Эдгар раньше нам этого не рассказал. Да только он ведь трезвым и не бывал.
— Эдгар был пьяницей, да, но он прекрасно знал, что именно сотворил с Николасом Линдли. То же, что хотел сделать с вами, Стэнтон.
— О…
Мокрый рот Эдгара на его губах и язык лорда, тычущийся в зубы, и его ухватившаяся за промежность рука за миг до решительного толчка Стэнтона.
— Да уж, о… — Барлинг покачал головой. — Вы слуга короля, ваше положение вполне позволяло отклонить его беспардонные притязания. А Николас Линдли был всего лишь нищим бродягой, одиноким и отчаявшимся, которого на собственной конюшне поймал местный лорд. Он сделал все, чего от него хотел Эдгар. И судя по тому, как лорд повел себя с вами, я искренне сомневаюсь, что Линдли был у него первым. Эдгар постарался оправдать содеянное, расплатившись парой своих башмаков, которые Линдли будто бы попросил сам. Уверен, что это успокоило совесть Эдгара, если она вообще у него была.