Крошечные глазки Эдгара сузились, почти исчезнув на мясистых просторах его лица. Однако он промолчал.
— Ну а мы будем задавать вопросы.
Мы. Опять. Стэнтон сделал судорожный вдох.
Барлинг продолжал:
— И этих вопросов будет столько, сколько мы сочтем нужным. И отвечать вы станете правдиво. Помните, ум и сердце каждого мужчины и каждой женщины открыты Господу так же, как и их души, — тут он взглянул на Линдли.
— Да поможет мне Бог.
Стэнтон едва расслышал шепот беззаконника.
— Правду и только правду, — объявил Барлинг, — вот что мы ищем здесь от имени его величества.
Эдгар звучно фыркнул:
— А если ваши вопросы не позволят сыскать этой вашей правды? — Он почти сплюнул последнее слово. — Что тогда?
— Если, — кивнул Барлинг, — все наши усилия и изыскания не позволят установить правду, Господь дал нам еще один способ установить вину или невиновность человека.
Стэнтон знал, о чем тот говорит.
Он уже видел это в Йорке.
— И мне даны все полномочия, чтобы использовать и этот способ. — Барлинг взглянул в глаза Эдгару. — Все. — Клерк сложил руки на груди. — В таком случае Николаса Линдли уличит ордалия.
С губ Линдли сорвался мучительный стон отчаяния, а по толпе селян пронеслась волна изумленных ахов, и тут же началось возбужденное обсуждение услышанного:
— Вода!
— Его ждет испытание водой!
— Клянусь Богом, вот это зрелище!
Стэнтон еще крепче сжал плечи своего дрожащего пленника и отвернулся. Он не мог, не хотел смотреть на несчастного, потому что знал — тот мигом прочтет на лице посыльного всю правду об ордалии.
— Однако, — одно-единственное слово Барлинга заставило всех вновь замолчать, — хотя при обычных обстоятельствах я предпочел бы испытать Линдли с помощью воды, для данного случая я избираю другой, гораздо более уместный способ.
Стэнтон видел на окружающих его лицах отражение собственного недоумения.
— Джеффри Смит был жестоко убит в собственной кузнице, — сказал Барлинг, — он встретил ужасный конец там же, где честно зарабатывал на жизнь. Поэтому в случае необходимости не вода будет орудием испытания Линдли.
Толпа настороженно подалась вперед, внимая каждому слову клерка.
Барлинг указал на Линдли, еще сильнее затрясшегося в руках Стэнтона:
— Это будет ордалия каленого железа.
Вопль всеобщего восторга встретил его слова и тут же смолк — люди ждали продолжения.
— Это значит, Николас Линдли, — торжественно возгласил Барлинг, — что в горне Джеффри Смита будет докрасна раскален железный брусок, который вы возьмете в свою ладонь.
Воздух заполнился возгласами сладостного ужаса.
Барлинг поднял над головой три пальца:
— Вы пройдете с этим бруском три шага.
Снова грянули крики, а Стэнтона замутило. Линдли давно рухнул бы на землю, не держи он его так крепко.
— Ваша плоть сгорит, — сказал Барлинг, — а на ладони останется глубокая рана.
— Слава Господу и ордалии! — выкрикнул Осмонд. — Ордалия!
Остальные подхватили выкрик священника и стали хором повторять его с горящими радостью мщения лицами. Барлинг подождал, пока все замолкнут, и продолжил:
— Эту рану перевяжут на три дня, — он вновь вскинул руку с тремя пальцами, — а потом откроют. Так Господь и совершит Свой суд. Если плоть будет найдена неповрежденной, значит, Господь явил нам вашу невиновность. Если же рана останется, это будет свидетельствовать против вас. — Он уронил руку. — И тогда, Николас Линдли, вас повесят.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
— Стоило мне увидеть вас этим утром, Хьюго Стэнтон, и я сразу понял, что вы не годитесь для службы его величеству, — клерк сказал это, совсем не повышая голоса. Да оно было и не нужно.
Стэнтон понимал, что попал в худшее положение из всех возможных. Он ждал этого разговора с того самого момента, как они с Барлингом наконец-то прибыли на закате в просторную усадьбу Эдгара.
Это некогда красивое здание ныне пребывало в разорении и упадке, как и его хозяин. Первым делом Эдгар раздал указания многочисленным слугам, тут же врассыпную побежавшим выполнять волю хозяина по устилающему пол грязному рубленому камышу:
— Еды! Быстро! В брюхе пусто, как в мешке! — Лорд то и дело прикладывался к выщербленному кубку, полному до краев. — Да, и у нас тут гости. Подготовьте комнаты для людей короля.
Слуги забегали пуще прежнего.
Стэнтон направился было за провожатым в свою комнату, когда Барлинг коротко шепнул ему в ухо:
— За мной. Сейчас же.
И теперь он стоял — уставший, голодный, с пересохшим горлом и в пропыленной за день одежде — под сверлящим взглядом бледного клерка.
— Не. Годитесь, — раздельно повторил Барлинг.
— Да, сэр. Не гожусь. — Стэнтон сомневался, что от этих слов будет хоть какой-то прок. Его и не было.
— Мне стоило прислушаться к голосу разума. Отсутствие под рукой в таком деле посыльного несомненно означает дополнительные трудности — но они не идут ни в какое сравнение с теми, которые создает лезущий не свои дела человек. — Барлинг покачал головой. — Могу я спросить вас почему?
— Что… в смысле, почему — что, сэр? Боюсь, я не…
Барлинг закатил глаза:
— Господь Всемогущий да дарует мне терпения! Почему вы, простой посыльный, считаете возможным вмешиваться в мое расследование? Почему в кузнице вы взяли на себя смелость интересоваться ростом покойного Джеффри Смита?
— Не знаю, сэр.
Хотя он прекрасно знал. И клерк это видел:
— Знаете, Стэнтон, еще как знаете — лжец из вас никудышный. Почему вы спросили про Смита?
— Недавно мне случилось оказаться рядом с невиновными людьми, которых приговорили к наказанию за то, чего они не совершали, сэр. Я заступился за одного из них. Заступился, потому что заметил нестыковку. Совсем как сегодня. Видите ли, мой дядя был ковочным кузнецом, сэр, — вот я и зацепился взглядом за уровень наковальни. И задумался. Кроме того, мне кажется, что Линдли говорит правду. — Он понимал, что в сказанном едва ли можно отыскать смысл, и окончательно смешался под взглядом Барлинга. — Еще чуть-чуть, и было бы поздно, но из-за моих слов невиновный человек остался жив. А вслед за ним и все остальные тоже.
— Вы говорите сущими загадками. Объясните все как положено.
— Боюсь, что не могу, сэр.
— Вы что же, настолько тупы?
— Нет, сэр. Просто это случилось еще до того, как я стал посыльным при выездной сессии, — поэтому и не могу.
— Стэнтон, вы, кажется, не понимаете, кто вы и где находитесь. Я старший клерк суда его величества короля Генриха. Вы должны отвечать на любой заданный мною вопрос.
Стэнтон глубоко вздохнул. Ему нужно было разом прекратить все попытки Барлинга докопаться до его прошлого — и сделать это немедленно.
— Тогда я отвечу так, сэр. Я был посыльным в другом месте. В распоряжение выездной сессии суда я поступил по решению лорда-судьи де Гленвиля. Это все, что мне позволено рассказывать под страхом смертной казни.
Сработало.
— Ясно, — сказал Барлинг хоть и с неудовольствием, но без гнева. — А свой подбитый глаз вы тоже заработали, защищая невиновных? Или и здесь прикажете у де Гленвиля сперва справиться?
— Нет, сэр. Это следствие моих неразумных поступков.
— Тех, от которых следовало воздержаться?
Стэнтон вспомнил ордалию, вспомнил девушку, которой он беспечно позволил заманить себя в переулок, и пробормотал:
— Да, сэр.
— Я так и думал. Вы ведете себя подобно подавляющему большинству молодых людей. — Барлинг принялся загибать пальцы, перечисляя недостатки Стэнтона: — Безрассудство — это раз. Задиристость — два. Нежелание остановиться и оценить последствия своих поступков — три. — Он уронил руки. — Именно это произошло в кузнице, когда вы принялись лепетать, выкладывая свои беспомощные соображения. Да не беспомощные даже, а пустые! Рост Линдли тут ни при чем, тавро такой длины дает убийце изрядную свободу действий. — Барлинг сердито вздохнул. — Ваше выступление разъярило Эдгара, и он осмелился подвергнуть сомнению мою компетентность перед лицом этого оголтелого сборища. Вы, Хьюго Стэнтон, опасно близко подошли к тому, чтобы выставить меня дураком.