Поздняя осень принесла с собой суровые морозы. Высокий потолок местами прохудился и покрылся тонким слоем инея. В некоторых местах иней собирался в сосульки, с которых тонкой струйкой сочилась вода. В ночной тиши звук разбивающейся о каменный пол капли со временем становился невыносимым. Он нагло проникал в детские грезы и мешал нормальному сну.
Тот самый момент спасительной дремоты был упущен. Эрик лег на спину, несколько раз моргнул и понял, что если вода продолжит капать, то он уже не уснет. Холод и страх его ждали, стоило выбраться из-под одеяла. Но лучше так, чем терпеть этот ужасный раздражающий звук, от которого можно сойти с ума.
Наконец он не выдержал.
– Черт бы тебя побрал! – Эрик поднялся с кровати.
Босые ноги коснулись холодного каменного пола. Стопами он чувствовал морозный сквозняк, свободно разгуливающий по полу.
– Ты куда? – шепнул с соседней кровати Харальд, всего на год старше Эрика. Они не особо дружили, но их объединяли совместные укрытия от гнева старших.
– Как бы я хотел избавиться от этого звука! – нервно пояснил Эрик.
Где-то в мрачном холле эхом разлетался звук капающей воды.
– Черт, я теперь его тоже слышу, – подтвердил Харальд. – Кинь туда какую-нибудь тряпку. – И он со стоном перевернулся на другой бок.
– Сам знаю!
Эрик вышел из спальни.
Стены в коридоре освещались еле горевшими, воткнутыми в серый камень стен парой свечек. Приют содержался на скудные пожертвования жителей города. И те с не особым желанием расставались со своими кровными. Не раз поднимался на совете вопрос о закрытии приюта, но девять беспризорников мэру Гримсвика были не нужны. Поэтому он выбрал жесткую экономию вместо прекращения деятельности Дома Матери.
Эрик остановился в кругу света и прислушался, чтобы понять, откуда течет вода. Казалось, что звук капель эхом отдается со всех сторон.
– Гадское место! – выругался Эрик и решил было повернуть назад, как вдруг услышал звуки флейты.
Или почудилось? Тонкий, нежный, обволакивающий звук проникал в самое сердце. Вместе с чарующей мелодией по телу растекалось тепло. Звук словно обещал лучшую жизнь. Даже серые камни вокруг стали ярче, а холодный пол походил на мягкую летнюю траву, украшенную капельками росы. А еще Эрик увидел… маму! Да так отчетливо, как будто всегда ее знал. И да, он был прав, цветом глаз он точно пошел в нее. Мама возникла в дальнем конце темного коридора, но это не мешало ощущать ее присутствие на расстоянии вытянутой руки. Внезапно она сделала знак, приглашающий следовать за ней.
Эрик не чувствовал угрозы. Все самое плохое осталось позади: приют, воспитатели и дети, издевавшиеся над ним. Впереди его ждала семья. Небывалая роскошь для обитателей этого места.
Он сделал шаг навстречу.
Еще шаг.
Сам того не понимая, Эрик оказался на улице. Морозный воздух колол лицо, босые стопы шли по сухой замерзшей траве, ветер с кристалликами льда свободно залетал под рубаху. Тело пронзала дрожь, но Эрик этого не замечал. Его взгляд был прикован к призрачному силуэту вдалеке, его чувства ограничивались звуком флейты. Казалось, эта мелодия не создана одним инструментом, а наиграна целым оркестром! Отчего воспринималась во сто крат ярче.
«Мама» поманила его рукой и замерла у самых ворот. Она стояла, протягивая руки ладонями кверху, приглашая в новую жизнь. Эрик не сомневался, что, дойдя до мамы, он тут же обретет путь в лучший мир.
До нее оставалось не больше пяти шагов, когда Эрика кто-то окликнул:
– Эй, Эрик!
Нет, показалось.
– Поторопись, мой мальчик, – протянула еле видная в слабом отблеске фонаря «мама».
– Иду, иду к тебе, – прошептал мальчик.
– Ты куда собрался, паршивец? – снова резко окликнул его до противности знакомый голос.
Не обращая внимания на эти бранные звуки, Эрик продолжал идти вперед. С каждым его шагом улыбка на лице «мамы» становилась все шире.
– А ну, стой! Стой, паршивец! – снова закричал обладатель противного голоса. Но теперь он звучал глуше: похоже, что кричащий даже не покинул здания. Так что мальчику никто не мог помешать продолжать достигать своей цели. Ура! Мама уже близко! Он уже смог дотянуться до ее ладони. Холодная. Ну и что? Эрик согреет ее своим теплом.
«Мамины» пальцы с силой сжали кисть Эрика. Если б не мелодия флейты, которая в тот момент стала громче, Эрик бы закричал от боли.
– Подойди ближе, мой мальчик, – прошипела «мама». Ореол света вокруг нее потемнел. Глаза впали, оставив вместо себя два серых пятна. Улыбка стала еще шире, она начиналась у одного уха и заканчивалась у другого.
Мир вокруг потерял цвета. Все слилось в темно-серый фон. Были только Эрик, мама и мелодия флейты. Даже сварливый голос безумной воспитательницы пропал.
Удар церковного колокола, отбивший полночь, проник сквозь завесу мелодии. Образ матери на миг рассеялся, и перед мальчиком возникла непонятная, темная, совсем не мамина фигура. Но колокол затих. Мелодия вернулась, вернулась и «мама».
«Не важно куда, – отбросил все сомнения Эрик, – главное, что вместе с мамой». Он чувствовал себя немного заторможенно.
– Все правильно, мальчик мой. – Женщина говорила, а голос шел будто сам по себе. А на лице не сходила эта огромная и странная улыбка. Неужели так можно было растянуть рот? Вопросы возникали, но отскакивали от Эрика, словно мячики от стены. Мальчик как в полусне замечал, что кожа мамы посерела, а волосы все больше походили на паклю.
Но все же это была его мама!
– Иди же, мальчик! Осталось сделать один шаг! И ты мой.
Эрик был готов его сделать, этот шаг, но вдруг вдалеке увидел жуткого мужчину. На худом измученном лице синим пламенем горели глаза. Он развел руки в стороны так, что кисти рук пронзил тремор. На голой груди виднелся ужасный шрам, словно в этом месте затушили факел.
Такого даже детский испуганный разум не мог выдумать. Настоящий оживший ужас, обитающий в лесу.
Человек вдалеке внушал страх.
– Нет! – вдруг выдавил из себя Эрик.
– Ты не можешь сказать мне «нет», – возразила «мама». Теперь Эрик видел, как она изменилась. Ничего не осталось от прежнего образа.
– Нет, – повторил он испуганно и сделал шаг назад.
Тут же раздался крик, сквозь который больно резала слух флейта. Жесткие руки схватили Эрика за плечи и дернули на себя.
2
Ведро ледяной воды быстро привело мужчину в чувство. Он вскочил и тут же получил пощечину.
– Вставай! – приказал полицейский, единственный служитель порядка на весь Гримсвик. Поэтому он сам для себя определял меру отношения к преступникам.
Мужчина поднялся. Его запястья горели из-за тесных кандалов. Хуже всего,