Дым начал рассеиваться, поднимался к потолку, вскоре я сумел оценить масштабы катастрофы своими глазами. Большой просторный зал с уходящим высоко сводом оказался завален горящим мусором, обломками металла и керамического покрытия свода, все было покрыто толстым слоем жирной копоти и пепла. На полу лежали обезображенные огнем тела уборщиков, обожженные, скорчившиеся от чудовищного жара. Судя по расположению и характеру ран, взрыв застал морфов врасплох. Большинство погибло сразу, в основном те, кто стоял ближе к печи. Там все было совсем плохо, от тел остались обугленные остовы с фрагментами оплавленной электроники. Чем дальше от эпицентра, тем более сохранными они оставались, мощность выброса падала в геометрической прогрессии. Плазму, вырвавшуюся из топки, магнитная ловушка перехватила с крошечным, но опозданием, и она успела натворить беды.
Я подошел к вывернутому из гнезда люку утилизатора размером с мой номер в мотеле. Скачок температуры мгновенно превратил всю влагу в мусоре в перегретый пар, и тот вырвался наружу через самое слабое место в камере, а следом рванулся хвост плазмы. При штатном запуске нагрев идет плавно, вода выводится вентиляцией и отправляется в очистку, но тут все произошло слишком быстро.
Перешел к тому, что осталось от управляющего центра. Шагать пришлось через весь зал, и я старался не смотреть под ноги. Центр располагался за прочной стенкой с панорамным окном из жаростойкого стекла. Все выглядело так, словно человек, сидевший здесь, убегал в панике. Стул, странный и неудобный, отброшен в сторону, на столе – застывшее желтоватое пятно. Под ногой затрещало, я опустил глаза и увидел раздавленную пластиковую бутылку из-под какого-то энергетика. Пятно, вероятно, осталось от него же, когда вспышка мгновенно сгустила жидкость до состояния желе, а после и вовсе высушила. Но в целом расстояние от эпицентра и защитное стекло сработали хорошо, мониторы работали и даже выводили какие-то показатели, сейчас находящиеся сплошь в красной зоне.
Сзади раздались шаги. Я мельком обернулся, вопросительно кивнул подошедшему Войцеху. Тот словно постарел за прошедшие… сколько? Десять минут? Пятнадцать? Красные глаза были почти не видны на потемневшем лице, грязь и сажу на котором прочеркивали дорожки там, где их смывали слезы. Голый череп покрывали такие же потеки, огромные ладони в застывшей крови и пепле, комбинезон задубел и топорщился, и мне не хотелось даже выяснять, от чего. В его взгляде я прочитал, что сам выгляжу не намного лучше. Войцех прокашлялся и сипло произнес:
– Спасатели уже тут, разбираются с уцелевшими. Я вызвал, но они уже сами по тревоге…
Он снова закашлялся, я спросил, когда он перевел дыхание:
– Много спас?
– Всех, кого мог. Думал, с ними плохо, а потом сюда зашел. Плазма?
– Она. – Я кивнул. – Кто-то запустил печь, отключив систему безопасности. Системщиков нужно будет спросить, я запрошу отчет, но и так ясно почти все. Этот кто-то очень не хотел, чтобы мы получили защитный костюм. Очень не хотел, настолько, что убил два десятка людей.
– Двадцать три. – Войцех закрыл лицо руками, тяжело выдохнул, потом отвернулся в сторону тоннеля. – В смене на печах обычно сорок мусорщиков, я вытащил семнадцать.
Повисло тяжелое молчание. Кем бы ни был убийца, или убийцы, он только что взвинтил ставки выше всякого предела. Что за цель стоит таких жертв? Пока только одно можно сказать со всей определенностью: я иду по верному следу. Подняв стул, я попытался сесть, но сиденье было слишком низким и широким. Тогда я откатил его в сторону и склонился над мониторами. Войцех оказался рядом, он тяжело дышал, вытирая лицо и лысину куском черной от копоти тряпки. Случившееся его подкосило, но он сказал с принужденным смешком:
– Не очень хочу такое говорить, но могло быть хуже.
– Куда уж хуже? – ответил я, не поворачиваясь и стараясь разобраться в схемах на экране.
– Ну так ты же собирался сам в печку лезть за тем костюмом. Я ведь правильно понял? Не дожидаясь экспертов, прямо так?
– Да. – Я вдруг понял, к чему он ведет. А Войцех закончил:
– И тогда от следователя Коростылева даже пыли бы не осталось.
Мне оставалось только согласиться.
Глава 12 Самокопания
40 лет назад
Кто такие перевертыши, мальчик узнает совсем скоро. А пока он с родителями идет по улице, яркое солнце припекает, давит на плечи, не спасает даже рубашка. Отец – огромный и тяжелый – мерно шагает справа, по левую руку от мальчика идет мать. Сам мальчик – как буфер, пограничный столб. Как стена между тем, что было и что будет. Если оно будет.
С того дня, как отец подрался с дядей Сергеем, прошло несколько месяцев. Тягучие и бесконечные, они были полны шепота и тихой ругани, злых вскриков, но медленно, очень медленно семья пришла к подобию равновесия. В центре находился мальчик, и он чувствовал, насколько оно неустойчиво и каждый миг готовился к тому, что все рухнет.
День шел за днем, ничего не менялось.
А вчера отец вернулся с работы и сообщил, что они едут в столицу гулять. Сказано это было сухо и как-то совершенно буднично. Мальчик еще не скоро узнает, что это жест примирения, что так отец просит простить его и забыть прошлое. Понимает это мать, но мальчик вспыхивает радостью и ожиданием нового.
Москва многолюдна. Сегодня выходной, и кроме вечных туристов улицы заполнены спешащими горожанами, не привыкшими медленно двигаться и чувствующими себя в толпе как рыба в воде. Они то и дело задевают отца, но тот на удивление спокоен и не рычит в ответ, только улыбается немного нервно.
Москва совсем такая же, как в фильмах и коротких роликах. Высоченные дома, широкие улицы, по которым текут потоки машин, над рекой из металла мерцают голографические полотна дорожных указателей и рекламы. Движение не прекращается ни на секунду. В одном месте смешанная команда строительных дронов и людей возится у глубокой дыры в дорожном покрытии, действуя быстро и точно. Люди переговариваются на каком-то странном языке, в котором мальчик с трудом выделяет знакомые слова, о чем он сообщает отцу. Тот на секунду сбивается с шага, прислушиваясь, потом говорит:
– Это чешский.
– А не польский? – в голосе матери звучит напряжение, она не смотрит на отца. – Вроде были сообщения, что у них там снова что-то случилось, и что