Спорить с ним я не мог. Пруглов ушел, а его место занял человек, отвечающий за связь. Он рассказал, что за пределами связи Ева общалась в основном с Ромашиным. Выяснилось, что знакомы они были еще до Юпитера, это стало понятно из сохранившихся записей разговоров, которые подняли, когда Ева погибла. Сергей Ромашин и Ева Фишер были сиротами, воспитанниками одного интерната. В морфы подались одновременно, заключили договор, едва только появилась возможность. Оказавшись в системе Большого Ю, часто созванивались.
– Как вы считаете, могли они где-то встречаться? – спросил я.
– Нет, – он мотнул головой, – точно нет. Ева не покидала станции, и к нам никто просто так попасть не может.
– Может, переписывалась?
– Ну, исходящий трафик был, но опять же шифрованный, и получателя отследить тоже не получится.
Когда он ушел, я открыл запись последнего разговора Евы. Голос русалки оказался слишком высоким для человека, но странным образом приятным и очень контрастировал с низким голосом Ромашина.
– Привет. Ну, как ты?
– Хорошо. Как всегда. Копаюсь тут, всю голову сломала, что еще попробовать. У нас может…
– У тебя уже бывало такое, – оборвал Ромашин. – Вспомни, как с Матильдой, успокойся.
– Ха-ха, точно, рассмеялась Ева и через паузу продолжила: – Слушай, не дождусь, когда тут закончу и смогу к тебе наконец вырваться!
– Ну так чем не повод? Заканчивай скорее! Ладно, мне пора, жду встречи.
Обычный пустой разговор, и вроде бы ничего в нем особенного. Я даже отправил запрос об упомянутой Матильде, и удивился, получив ответ из местной поисковой системы. Это была всего лишь девушка, с которой они общались в интернате, они не особо дружили, а в какой-то момент Матильду перевели в другой интернат. Странным здесь было, что информация нашлась так быстро, такое может быть только если ей уже интересовались, и данные, запрошенные на Земле, сохранились и тут. Это могли сделать и после того, как изучили разговоры, вот как я сейчас, но на всякий случай я пометил себе изучить вопрос Матильды подробнее.
В итоге опроса мне так и не удалось составить какой-то конкретной картины. Примерно половина из коллег Евы имели тот или иной интерес в ее исследованиях, но недостаточный для убийства. Правда, не удалось пообщаться с другими русалками, они все оказались в полях и возвратиться должны были не раньше следующих суток. Но зато теперь от Евы тянулись две интересные ниточки. Одна старая, к Ромашину, стала прочнее после того, как я узнал об их связи на Земле. Вторая вела к покойному радиоастроному Хоффману через предположение о возможном присутствии на Европе инопланетной разумной жизни. Я сообщил Ковалю, что дело еще не закрыто, пусть присматривается к своим, а я продолжу копать в других местах.
Мне все-таки придется лететь на закрытый спутник.Но для этого мне требуется допуск. Нужно выяснить, какого рода исследования там проводятся. Караваев проводил меня обратно, всю дорогу он молчал, демонстративно стараясь не смотреть мне в глаза. Когда мы оказались в лифте и он пристегнул мой скафандр к креплениям, я переключился на приватную радиочастоту и спросил:
– Алексей Юрьевич, вы хотите мне что-то сказать?
Караваев мялся недолго, наконец, прохрипел сдавленно:
– Я был уверен… что вы разберетесь! Что найдете, кто убил Еву! Кто…–Он рывком притянул себя к креплениям, зазвучал сигнал готовности. Кабина дернулась и поползла, медленно набирая скорость.– У меня только на вас надежда была, а теперь?
– Ничего еще не закончено, Алексей Юрьевич. Наоборот, мне удалось кое-что прояснить.
– И что же? – в голосе его появилась надежда. – Вы уже знаете, кто это?
– Нет, но думаю, скоро узнаю. Сколько нам до поверхности?
– Что..? А… Час, не больше.
Я мысленно зарычал. Никогда не привыкну к здешним расстояниям!
Глава 9 Шутка, повторенная дважды
40 лет назад
– Что бы ни случилось, знай, что я никогда тебя не брошу. – Дядя Сергей присел на корточки рядом с мальчиком и гладит его по голове. Кисть у него большая и тяжелая, кожа задубевшая, покрытая старыми белыми шрамами. Такие же на его лице, правильные и симметричные, они не портят, скорее украшают. Мальчик знает, что такими украшены руки мужчины до плеч, и что дядя носит их дольше, чем мальчик живет.
– Не уходи! Я не отпускаю! Не уходи! – мальчик действительно пытается удержать, но мужчина легко разжимает тонкие пальцы, поднимается. Позади него сжалась в кресле и прячет мокрое от слез лицо в ладонях мать, отец стоит, грозно сдвинув брови и сложив руки на груди. Он готов к драке, но мальчик знает, что дядя драться не будет. Ради него, ради мамы. Ради спокойствия.
– Теперь проваливай, – говорит отец, он тяжело дышит, глаза красные, налитые кровью, челюсть угрожающе выпячена вперед. – Давай, пошел!
Он поворачивается следом, когда дядя Сергей проходит мимо, словно боится, что тот ударит в спину. Мать всхлипывает в ладони. Мальчик провожает его взглядом, надеясь, что вот сейчас дядя остановится, обернется, и все рассмеются удачному розыгрышу, но понимая, что так не бывает. Не с ним. Когда дядя Сергей подходит к выходу, мальчик с криком бросается следом, но мать успевает его перехватить, тянет, прижимая к себе. От этого крика дядя останавливается в замешательстве, видно, что он не может сделать последний шаг.
И тогда шаг делает отец. В два широких шага оказавшись возле брата, он замахивается, и тяжелый кулак опускается дяде Сергею на лицо.
***
Наверху мы с Караваевым попрощались. Пока автоматика шипела дюзами, выводя челнок на орбиту Европы, я связался с Хаммером. Голос безопасника, приглушенный, но все такой же звучный, раздался в динамиках, видео включать он не стал.
– Вячеслав Сергеевич, слушаю вас. Какие-то новости?
– Почти никаких, – ответил я, – но кое-какие ниточки