— А и славно было бы действительно подзаработать каких ни на есть денех на долгий путь! — вдруг размечтался Тит. — Я ведь молотобоец, могу хоть железо ковать, хоть гвозди делать, подковы там…
— Ну, тебе-то хорошо. А вот остальным-то чего там делать? — скептически скривился Софрон Чурисенок.
— Да найдется всякая работа, на заводе-то, — отозвался Фомич. — Я когда на Нерчинских заводах вкалывал, там чего только мы не делали! Кого из партии нашей на рудники отправили, кого — уголь жечь в леса, погрузка, опять же, да много всего!
— Надобно первым делом поспрошать местных, что и как! — произнес я. — А там уж видно будет. Да и Рукавишникова уломать как-то надо, чтобы позволил нам здесь поработать, а не тащил сразу в Тобольск.
И вот, когда в феврале мы прибыли наконец в Екатеринбург, первым делом я решил порасспросить местных сидельцев, что тут и как. Как я и думал, в отведенном нам бараке оказалось несколько «екатеринбургских» арестантов. Один из них — мрачный сгорбленный мужик неопределенного возраста по имени Трофим, другой — явно нерусской внешности молодой молчаливый арестант.
Мы первым делом пристали к Трофиму.
— Ты местный?
— Тутошний.
— За что сидишь?
— Управителя задушить хотел!
— От те раз! А где?
— На заводе…
Сказано это было таким тоном, будто Трофим хотел сказать «в аду».
— Ну и как оно, на заводе-то? — продолжил расспрашивать я.
— Худо! Маета! — невесело отозвался тот.
— Тяжко? — влез в разговор Чурис.
— Да уж не мед! Управитель на заводе у нас был — зверь! Все следил, чтоб мы не находились без дела, мол, от большей занятости мы не оскудеем! — глянул на нас исподлобья Трофим.
— А денег-то как — плотют ли? — заинтересованно спросил Фомич.
— Ну, сам суди. За выковку чистого полосового железа мастер получает гривенник, подмастерье — пятак, работник-молотобоец — алтын! — мрачно ответил Трофим.
— Негусто. А на других работах как? — спросил уже я.
— Ну, как… За сажень вырубленных дров урочнику платят двугривенный. Так же в каменоломне: один человек должон в день наломать сто пудов известкового камня. И все это — молотком да кайлом! А известняк-то он разный ведь: иной раз ну такой твердый попадется, хоть плачь! И за этакой надсадный труд рудобоец получает не более двугривенного в день.
— Понятно. А что еще делаете? — продолжился расспрос.
— Уголь жгем. На вырубке дров урочник должен за девятнадцать недель заготовить сорок куренных саженей, свозить их в кучи, осыпать, одернить, «пересидеть в уголь», переломать, убрать и доставить на завод. За короб выжженного угля платят семьдесят копеек.
Гм. Похоже, такая работа нам не подойдет. Долго все это очень — пока нарубишь, пока пережжешь, а там уж нашей партии и идти надо будет дальше, по своим надобностям! Не успеем мы угля нажечь. Да и не отпустят нас в лес без охраны!
— Что еще? — прилетел новый вопрос.
— Кирпичи делать. На кирпичной работе урок дается двум человекам из расчета выделывать в день пятьсот штук кирпича шестивершковой меры, так чтобы один мял глину, а другой занимался деланьем. Тут кто хошь разберется. Тока платят мало — хорошо если двугривенный в день!
— А где платят хорошо? — тут же влез с интересовавшим всех вопросом Чурис.
Трофим хмыкнул, будто говоря про себя: «Вот ты фрукт! Хорошо чтобы платили ему, колоднику!»
— Ну, ежели с управителями сговоришься, может, и заплатят хорошо. Но такое ток с мастерами бывает, — скривился Трофим, а расспросы продолжились. Все ж таки это Урал. Заводов много, заводы разные, как и их хозяева с порядками.
Чтобы поговорить насчет найма, понятное дело, надо было попасть в контору при заводе и увидеться с управляющим. Тот же Трофим хорошо отзывался о металлургическом железоделательном Верх-Исетском заводе Яковлевых, что находился в двух верстах от города.
Но как это сделать? Мы здесь, в остроге. А они, выходит, там, на заводе в конторе. И как это, спрашивается, сделать?
— Да что тут гадать, — насмешливо протянул Фомич, — денюх надоть пообещать кому следует, да и все.
— Вот это ты верно придумал. А ну, народ, расступись! Мне к двери надо протиснуться, порадеть за обчество!
Подойдя к обшарпанной, но крепкой двери в нашу камеру, я позвал охранников.
— Ну? — Солдат подошел, открыл маленькое смотровое окно.
— Слышь, служивый, позови ради Христа Наумкина, он один из тех, что нас сюда привели! — попросил я позвать того самого знакомого из солдат, что не раз помогал мне с Агафьей и уже вполне лояльно ко мне относился.
— Тебе надо, ты и зови, — нагло ухмыльнулся он и уже собирался закрыть смотровую.
— Позови, — тяжело глянул я на него. А то мы тут такую бучу поднимем, что сюда все начальство сбежится. Оно тебе надо?
— Как поднимешь, так и получишь, — уже не так уверенно ответил.
— Получим, но и тебе достанется, а уж чего начальству сказать, мы найдем. Позови, не жмись давай!
Пару секунд он смотрел на нас злым взглядом и только пробурчал, перед тем как захлопнуть смотровое окно:
— Ладно, жди.
Подождать пришлось не меньше чем полчаса, когда дверь наконец не открылась и на пороге не появился этот самый Наумкин, причем рожа у него была явно недовольная.
— Чего тебе, Подкидыш?
— Слышь, нам в город надо. Потолковать кое с кем. Смогешь устроить?
Солдат широко ухмыльнулся.
— Ты где водки-то тут нашел, что с утрева с самого так нализалси? Да глупости такие говоришь, еще и меня от отдыха отрываешь.
— Да не, я серьезно! Давай заплатим! — предложил я.
— Ха, а не сбежишь? — с сомнением спросил он.
— Ну ты ж меня знаешь! Когда я пытался, хоть и без железа шел не один день! Даже повода не давал, — открестился я.
— Да кто тебе знает! — с таким же сомнением ответил Наумкин.
— Я честный каторжанин, свое отбыть — и ладно. Гривенник дам! — посулил я.
— Не, мало! — зевнул Наумкин.
Черт. А у меня денег больше не было.
— Полтину дадим! — вдруг вызвался Фомич. — Тока нам вдвоем надоть!
Услышав про полтину, солдат задумчиво поскреб