Тут уже наша партия начала смеяться в голос, а Зосим надулся и замолчал, вот только надолго его не хватило, и он продолжил:
— Этот безо всякого преувеличения достойный человек на досуге приторговывал оружием с сербскими и болгарскими инсургентами. И тот вексель как-то затрагивал их интерес. Боже милосердный! Я когда все это узнал — на мне же лица не было! И натурально, пришлось мне бежать… а куда мне бежать? Такой воспитанный человек, как я, в провинции просто зачахнет. За границу мне было нельзя — не имелось паспорта… тогда. И куда, спрашивается, мне таки ехать? В Киев? Он и так скоро лопнет от ашкенази! Конечно, столь тонко чувствующему человеку, как я, следовало податься в столицу. И вот я быстренько окрестился и оказался…
— В Нижнем? — перебил его кто-то.
— Ну что вы! В Москве! Поначалу-то я в Москве обретался.
— А что же ты оттуда в Нижний-то рванул? — давясь от смеха, спросил я.
— Ой, ну это вообще смешная история. Приходят ко мне люди и говорят: «А можешь ли ты, Изя, сделать то-то и то-то», — и показывают мне образцы. Ну, я говорю: «Конечно, об чем вы сомневаетесь?» Ну и сделал по самому разумному прайсу. Кто же знал, что я выполнил нотариальную форму? И что же вы думаете? Эти люди оформили на бланке договор купли-продажи на… Что бы вы думали?
— На что?
— На дом уважаемого человека и купца первой гильдии! Вот так вот, ни много ни мало! Продали его какому-то английскому милорду! Открыли на один день фальшивую нотариальную контору, оформили все моими бланками, получили задаток в семьдесят тыщ и фьють — скрылись на тройках с бубенцами, будто бы их и не было! И когда начался весь этот кипишь, куда было податься бедному Изе?
— И куда же? — поддержал я его тон. — Наверняка в саму столицу — блистательный Санкт-Петербург. Эх, балы, мамзели и хруст французской булки!
— Точно! И как ви таки догадались? Нет, я определенно в вас не ошибся! Еще когда под Рождество ви чистили снег, а я наблюдал за тем, как ви слушаете разговор того молодого господина и юной особы, я задал себе вопрос: 'Изя, зачем бы деревенский парень стал слушать господские толки? Что он в этом вообще понимает? А потом присмотрелся и понял — ви таки понимаете, об чем они балакают!
«Ух ты, какой глазастый! Ему палец в рот не клади! — подумал я. — Вот же хитрый поц этот Изя Шнеерсон!»
Однако Фомич посматривал искоса на Изю-Зосима с ироничной хитринкою, будто бы говоря про себя: «Ой, да кому ты паришь?»
— А скажи-ка, мил человек, — вдруг спросил он. — А как же ты туда-сюда слонялсси, ежели на всех заставах требуют с приезжего пачпорт? И пачпорт энтот еще пойди получи!
— Ой, ну я вас умоляю! — с видом оскорбленной добродетели хмыкнул Изя-Зосим. — Да неужели человек еврейского происхождения не сможет добыть себе какой ни есть пачпорт? Я попросил почтенных людей, они записали меня своим приказчиком и отправили меня по торговым делам во внутренние губернии нашей великой империи.
— А что, так можно? — прогудел Тит, явно изумленный такой оборотистостью.
— Ой, я вас таки умоляю! Ви стряпчий? Законник? Может быть, ви секретарь судебного присутствия, городничий или даже прокурор? Раз так, ви би лучше представили нам Уложение о каторжанах или Устав о содержащихся под стражею! Вот это было бы полезный предмет, а не то что ви тут говорите! Вот если бы вы нашли там, скажем, Уложение о каторжных — вот это было бы дело!
— Что, в смысле? Какое Уложение? Какой Устав? — не понял я.
— Уложение, по которому мы все тут устроены! Уверен, вы увидели бы там много всего интересного!
— А скажи, Зосим, какой год на дворе у нас? — вспомнил я о важном.
— А вы-таки хотите сказать, что не знаете? — с иронией ответил он вопросом на вопрос.
— Я таки хочу сказать, что если сильно бить по голове, то можно забыть, как зовут. Очень рекомендую, — тут же ответил я на подколку.
— Пожалуй, откажусь от столь сомнительного счастья, — не полез в карман за словом еврей. — А нынче идет тысяча восемьсот пятьдесят девятый год, — все-таки ответил он, и я кивнул.
Значит, я оказался почти прав, и до освобождения крепостных осталось пару лет. Правда, от этого знания мне легче не стало, на руках по-прежнему были кандалы, которые ужасно натирали.
Так мы и шли, переговариваясь обо всем и ни о чем.
* * *
Прошло несколько дней, и я серьезно стал задумываться о покупке «легких» кандалов, несмотря даже на всю бредовость такой сделки. Переть на себе эту тяжесть мне уже до смерти надоело.
Эти штуки устроены так, чтобы невозможно было сделать нормального шага. Приходилось, то и дело спотыкаясь, семенить, как японская гейша. Ледяной ветер в пути буквально шлифовал наши небритые рожи, а растереть уши и нос было просто невозможно — скованные руки не доставали до лица. К тому же у меня порвались кожаные подкандальники. На середине пути кольцо сползло с петли, давило ногу все сильнее и сильнее, а до привала было еще далеко. И, конечно же, ради одного меня никто не стал останавливать партию: не позволили ни остановиться переобуться, ни даже поправить подкандальники… а мешкать тоже нельзя: свои же соседи начинают лаяться, да и солдатский приклад тут как тут!
Конвойная команда была уже другая. Лишь офицер Рукавишников следовал с нами до самого конца, а солдаты и унтеры от этапа к этапу менялись. Поэтому ни унтера Палицына, ни солдата Сидорчука я уже не видел: служивые Владимирского линейного батальона сменились на нижегородцев, сопровождающих нас до Казани. И если с владимирцами мы как-то