– А что дальше?
Фима ответила не сразу. Она с силой сжимала челюсти и задирала голову, чтобы не дать слезать пролиться, хотя это совсем не работало. Александр приобнял её за плечи, но и его желваки ходили под кожей, выдавая эмоции. Жанна повторила вопрос, и Фима, всхлипнув, проговорила севшим голосом:
– Их можно оставить наедине. Ненадолго. Но потом мальчик должен будет вернуться назад. И ещё, – она вытерла щёки тыльной стороной ладони. – Нужно уничтожить другие способы его вернуть, чтобы вся история не пошла на второй виток.
– И как это? – нахмурилась Жанна.
– Для того, чтобы оживить человека, нужны тело, очень много сил, нужное заклинание и сама душа. Тело, – она покосилась на Милицу, которая оставила бездыханную фигуру на траве и медленно, нерешительно продвигалась к братьям, – больше не годится.
– Она может использовать другое.
– Может. Но для этого нужны силы, а они – там, – Фима указала на луч света. – После завершения заклинания они все уйдут в Астрал в качестве откупа.
– Так, хорошо. Заклинание?
Фима шепнула какое-то слово, и лист, с которого Красибор читал магические строчки, самовольно сложился в журавлика и, размахивая загнутыми крылышками, прилетел прямо к ней в руки.
– Смага, – сказала Фима, и журавлик мгновенно вспыхнул зеленоватым пламенем.
Она держала его за кончик, пока позволял огонь, а когда оно подобралось совсем близко, с силой на него дунула: и вот уже облачко пепла, поднявшееся из травы, пустилось в путешествие между деревьев. Ложку дёгтя в без того незавидное положение дел добавил Александр:
– Пепел можно забрать, а бумагу – восстановить.
– Можно, – согласилась Фима, – но я отправила его в бухту. Никому не под силу перекричать море.
– Тогда заклинание можно выдернуть из твоей памяти.
Она отрицательно покачала головой:
– Милица заблокировала память у сотен людей. В их гримуаре должен быть способ это сделать, и я планирую воспользоваться им.
Жанна шумно вздохнула и переняла мрачный настрой Александра:
– Тогда следующие будут придумывать новые заклинания.
– За это я уже не могу нести ответственность, – спокойно ответила Фима. – Кто-то обязательно так и сделает. У кого-то что-то получится. Я ничего не сделаю с тем, что люди не всегда готовы отпустить тех, кто им дорог. И не должна этого делать.
Они замолчали – больше сказать друг другу было нечего. Затихли даже фигуры Хытр – каждая смотрела стеклянным взглядом на маленького призрака и не шевелилась, будто не желая выдать, что была живой.
Красибор отстранился от Океана ровно настолько, чтобы видеть его лицо, но из объятий не выпускал. Он громко шмыгнул носом и, глупо улыбаясь, разглядывал брата. Мальчик не плакал и смотрел с недоверием. Он потрогал ручкой щёку Красибора, размазывая по ней слёзы, и удивлённо спросил:
– Ты чего такой большой?
– Мы не виделись с тобой очень много лет, братишка.
– Почему? – спросил тот возмущённо.
Мысли с трудом просыпались, начинали двигаться в голове, и ощущалось это весьма неприятно. За бесконечность, проведённую в Астрале, разум утратил свою ценность и заснул. Так было безопаснее и не так горько.
– А что случилось? – спросил Океан. – Ой, мама!
Он вырвался из рук брата и прыгнул к матери. Она не сразу поняла, что произошло, и несколько секунд не двигалась. Ей по-прежнему не верилось, что сын вернулся, а не погиб двадцать лет назад или не расшибся этой ночью в море. Сомнения свербили у неё в груди, но, будучи не в силах противиться, она взвыла и обняла мальчика в ответ. Он прижимался к ней, как будто не было никакой разлуки, не было между ними непреодолимого расстояния. Просто два живых существа, любящих друга и бесконечно скучавшие.
Спустя минуту или две ведьма почувствовала на плечах чужие руки. Она вскинула взгляд и тут же облегчённо выдохнула, вновь склонившись над сыном, пока второй её ребёнок – взрослый и живой – обнимал их обоих, будто укрывая от всего остального мира.
– Я так скучала, свет мой, – прошептала она севшим голосом. – Прости меня.
Океан поднял на неё ясный взгляд, полный непонимания. Он знал, что тоже скучал. Не понимал, почему так, но точно был в этом уверен. Перевёл взор на Красибора, и наконец понял, что, должно быть, действительно прошло много времени, просто он почему-то этого не заметил. Но почему же? Как такое могло получиться?
– Мамочка, не плачь, – попросил он и вновь уткнулся в материнские объятия. – А тебе, Карасик, должно быть стыдно! Мальчики же не плачут! Сопли ещё, бе!
Красибор ухмыльнулся сквозь слёзы:
– Теперь это считается токсичной идеей, и плакать можно всем. Особенно когда они очень счастливы.
Океан посмотрел на него с недоумением: разве можно так рыдать из-за счастья? И что такое «токсичная идея»? Он решительно ничего не понимал. Но очень хотелось разобраться. Мальчик принялся всматриваться в окружение, пока мама с братом гладили его по голове и плечам, говорили о том, как они его любят. Он их тоже любит, но любопытство, пытливое желание разобраться во всём понемногу побеждало. Он снова вгляделся в лица других людей на поляне – и совсем их не узнал. Хотя этот высокий мужчина… Кого-то он напоминает…
– Дядя Аметист! – закричал Океан и радостно помахал тому рукой.
Аметист Аметистович не шелохнулся. С момента, как увёл Жанну от луча света, он не произнёс ни слова. Его лицо, казалось, было совершенно непроницаемым, и лишь резкая бледность кожи выдавала эмоции. Он стал похож на восковую фигуру, будто душа его выбралась из тела и оставила его терпеливо ожидать своего возвращения. Но когда Океан вновь позвал его по имени, мужчина сорвался с места так резко, что выбил комья земли из-под ног. За несколько шагов до цели он споткнулся и кубарем полетел по земле головой вперёд. Жанна вскрикнула и зажала рот руками, но Аметист Аметистович ловко перекувыркнулся и со следующим скачком уже оказался подле близких и сгрёб всех в охапку. Длины его рук хватило, чтобы обнять сразу и Милицу, и Красибора, и Океана, который протестующе пискнул, зажатый в середине. На секунду на поляне воцарилась тишина – всего на мгновение даже бушующее колдовство замерло в невесомости и беззвучии – но потом раздался сдавленный стон, с которым Аметист Аметистович вновь начал дышать, и звуки вернулись