— Командира? — Самурай глянул на пытавшуюся прийти в себя женщину, что теперь от него была дальше, чем я. — Что ты собрался с ней делать?
— Выебать, — ответил я. — Я буду драть её так нещадно, так жёстко долбить, что она забудет своё имя, забудет титулы, забудет всё, что было в её жизни до меня, а после станет уважать простых людей и тех, кого считала чернью.
За спиной моей, опираясь на меч, поднялась моя будущая шлюшка.
— Воины, отриньте страх! Сплотитесь! Защищайте командира, честь, веру, убейте Князя тьмы Дьябло! — истошно завизжала блондинка. Как не по-геройски, хе-хе. Меня несказанно порадовало, что на её зов откликнулось лишь двое: самых ярых, крутых, тех, кто по силе был не лучше А-ранговых, но в решимости защитить «любимого» командира кинулись в бой. Самурай, задумавшись о чём-то, не стал им мешать. Я же, в свою очередь, решил испробовать ещё кое-что.
Первого атаковавшего, копейщика в светлой зачарованной от демонов кирассе, размазал ладонью. Одна пощёчина, выписанная с моего плеча, разнесла щит в щепки, а туловище от шеи до бедер, тело перемешалось с железом и кашицей с мерзким поквакиванием, прыгая на кочках, укатилось куда-то за тридцать метров от места, где мы столкнулись. Второму же позволил рубануть меня по руке секирой. Его оружие так же напиталось светом, я хотел увидеть, какой будет результат, и разочаровался.
С той бешенной регенерацией в моём теле он, по идее, должен был мне отрубить нижнюю левую кисть. Его огромный бердыш, с виду, весил не меньше сотни килограммов и должен был представлять угрозу. Жаль, сталь оказалась хрупкой и некачественной. Разлетелась на осколки при соприкосновении с моим кулаком, оставив на пальцах две моментально затянувшиеся царапины.
— Ой-ой… — Глядя в растерянные голубые глаза лысого, загоревшего, бородатого гиганта, хватаю его за плечо. Пальцы мои, сквозь защиту, впиваются ему в плоть. Здоровяк кричит, вытаскивает всё имевшееся в своём арсенале скрытое оружие, пытаясь им меня ранить. Как песок его металл крошится при соприкосновении с моим телом. Он в отчаянии, кричит, кричит и та, кто возвала к его помощи. Но помощь уже не придёт. По ауре остатков войска, охваченных ужасом и предчувствием скорой, неотвратимой смерти, я понимаю: сейчас можно делать всё, чего душе моей темной захочется. Рукой своей, держа здоровяка за кости, заставив истекать кровью на потеху зрителям, спокойно подхожу к той, кто звала себя Адамантитовой авантюристкой, после чего говорю:
— Покажи мне грудь.
Женщина в шоке, все в шоке, и лишь бедолага-воин продолжает истошно вопить.
— Ну же, скинь броню, покажи мне свои сиськи, и я пощажу его и всех, кто пришёл. Разве жизнь этого храброго воина, того, кто кинулся на защиту твою ради тебя, стоит дешевле, чем показ какой-то плоской груди? Подумай о своём войске! — С ехидностью и надменностью, повысив тон, обращаясь не к своей будущей сучке, а к её остаткам армии: — Смотрите, воины, вот за кем вы пришли, вот кто вас ведёт! Их честь важнее ваших жизней, их выдуманная непорочность… Фарс, за который вы должны отдать самое ценное, что у вас есть, свои жизни. Я не Дьябло, как окрестил меня мир. Имя мне… Люциус!
Армия охнула. Блять, я даже не успел добавить, что призванный фамильяр, как тут же настрой всех собравшихся стал в тысячу раз хуже. Ладно, наверное, так будет даже лучше. Продолжим и добьём ссыкунов!
— В Бавонии революция! Люди устали от таких как эта шлюха, народ требует перемен, борется за свои жизни, за право жить, право чего-то стоить! Присоединяйтесь к революции, станьте частью нашей армии, нашего войска, и я клянусь, такие бляди, как она, ещё долго будут радовать ваши члены! Землю крестьянам, фабрики рабочим, каждому по возможности и каждому по потребности!
От рева моего у ближайшего стоящего, всё ещё подумывавшего кинуться на помощь злополучной бабе самурая, из ушей потекла кровь. Он был до усрачки напуган, как и другие солдаты, но при этом ещё пытался сохранить воинственный вид. Он был единственным в своём роде, единственным и неповторимым среди тех, кто, даже напрудив в штаны и обосравшись, приготовился к капитуляции.
— Сукин ты сын, я дочь велико… — Рукой хватаю пустоголовую суку, лишившуюся главного телохранителя, самурая. — Затем, ещё одной рукой срываю её нагрудник, вырываю броню, оставляя на кожаной куртке глубокие порезы от листов стали. Затем рву и куртку, работы две секунды, а эта бабища, вывалив розовые соски, молочные дойки, уже в слезах, скулит. Грудь этой шлюхи трясётся всем на показ, радует мой глаз и глаза других мужчин. Войско её окончательно разбито, боевой дух на нуле, кого-то из её главных защитников я в горячке, резком порыве уже зашиб, кто-то, как самурай, замер; маги так вообще, ряжеными клоунами оказались. Если сложить всё с моей бешеной регенерацией, скоростью, силой и принять во внимание ассасинов, ушедших в тыл, аж за святош, можно сделать один единственный правильный вывод: они все ещё живы лишь потому, что я так захотел.
— Если… если я примкну к тебе, ты сохранишь мне жизнь? — Терпя жуткую боль от проникших в его тело пальцев, взмолился лысый, тот, кого я держал на коленях перед оголившейся хозяйкой. Смешной мужичок. Шёл убивать меня, а теперь всё? Осознал, что для хозяйки лишь разменная монета, и заднюю дал? А где все эти средневековые стереотипы, где верность до гроба, смерть за господина и так далее, нету что ли?
— Ты пытался меня убить, — говорю я, и мужчина обречённо склоняет голову. Опять мне не дают договорить, делают поспешные выводы. — Но я более милостлив, чем твоя госпожа и весь этот сброд, называющий себя аристократами. Не я пришёл убивать, не я кричал о значимости аристократии и обещал рабство простым людям. Я здесь защитник! — Последнее предложение озвучил во всё горло. — А вы всего лишь стадо баранов, которых пастух отправил на бойню. Повторю последний раз: имя мне Люциус, и я не князь тьмы, а фамильяр, верный слуга своей госпожи, на которую объявила охоту правящая верхушка Бавонии. Вы сюда пришли не за мной, а за жизнью маленькой, беззащитной девочки, только поступившей в академию. Мы лишь защищались, нам не оставили выбора, и потому я не оставлю иного выбора вам. Склонитесь перед силой города Бавонии, станьте частью нас, частью, которую я лично буду защищать