– Аррррр! – донёсся из-за двери какой-то совершенно нечеловеческий и при этом гневно-тоскливый рев, сработав как спусковая пружина, освободившая меня от вбитой годами сдержанности.
Толкнула дверь, врываясь в санузел и зло уставилась сквозь запотевшее стекло душевой кабинки на силуэт Лихо, который стоял уперевшись руками в стену и свесив голову на грудь.
– Кто тебе право дал так со мной? – сказать хотелось так много одновременно, что сразу ничего связного и не выходило. – Какого черта, а?! Разве я виновата? Разве справедливо вот так?!
Дверца кабинки резко отъехала, чуть не вылетев из пазов, и голый мокрый Лихо уставился на меня сквозь частокол слипшихся прядей своей длинной челки.
– Что не так? – как-то устало спросил он, и я устыдилась. Ору на него, даже не выяснив, что с ними творилось, но он же сам не рассказывает, да и прорвало в кои-то веки.
– А что так? – отзеркалила вопрос, правда, уже гораздо тише и тут же поняла, что таки рискую сейчас разреветься.
– Слушай, София, я сейчас малеха дух переведу и отвезу тебя домой. Заживешь как раньше, тихо-мирно, как привыкла.
Выходит, я не ошиблась. Он меня бросает. Такая, какая есть, без оборота я ему не нужна. И что, унижаться, объясняя, как это ранит меня?
– Я настолько разочаровала тебя тем, что не обернулась, что ты буквально ни видеть меня теперь не хочешь, ни говорить? Но от меня-то что зависело? Разве это моя вина? Что, если я не покрылась шкурой и не отрастила хвост прошлой ночью, то это перечёркивает все? Между нами типа ничего и не бывало? Это… это… – голос все же сломался, горло сжалось, пришлось отчаянно моргать, удерживая гадские слезы. – Несправедливо это, Макс. Меня достало уже быть все время не такой. Достало, ясно? Недостаточно хорошей, недостаточно умной, недостаточно удачливой, недостаточно состоятельной, без нужных связей и родни, не той, которую выбирают в первую очередь. А теперь ещё и недостаточно озверевшей, так? Опять не такая я, да? Я…
– Дурная ты, София, – наконец оборвал мой сумбурный монолог Макс, сграбастал за футболку на груди, втянул к себе в кабинку, мягко толкнул к стене и захлопнул дверцу.
– Да что ты тво…! – задохнулась, мигом промокая до нитки, но Лихо не дал закончить – поцеловал сразу глубоко и жадно, обхватив лицо своими большими ладонями, фиксируя, не оставляя шанса отстраниться, прервать наш контакт по собственной воле.
Навалился, тяжело, прямо размазывая между собой и стеной, но так оказывается желанно, что я не сумела сдержать стон, тут же обвивая его шею руками, одновременно стремительно расслабляясь и возбуждаясь. В голове зазвенело, как на большой-большой высоте, отрезая от всех окружающих звуков. От каждого напористого касания губ, скольжения языка Макса в меня щедрыми порциями вливался густой текучий жар, который сначала захватил сердце, берущее разгон, а потом заструился повсюду, делая заведенной мгновенно и до предела. От мокрой одежды, чертовой преграды, внезапно стало тесно, почти больно и, застонав уже досадливо, я сунула руку между нами, собираясь спихнуть с себя спортивные штаны.
Но Лихо поймал мою кисть, потянул выше, оборвал поцелуй и чуть отстранился. Я только теперь ощутила, что воздух давно закончился в лёгких и вдохнула жадно, но всего пару раз и потянулась к губам Макса снова, отчаянно нуждаясь в новом поцелуе. Он ответил, только совсем по-другому теперь, краткими мягкими касаниями губ, больше дразня, чем давая желанное. Прижал мою ладонь к моей же груди над молотящим сердцем и накрыл своей ладонью.
– Здесь… здесь, София… – пробормотал он, чередуя слова с короткими поцелуями. – Я есть здесь?
Спросил и отстранился, заглянул мне в глаза требовательно и… как-то робко что ли. Как если бы отчаянно чего-то желал и опасался в равной степени.
Я смотрела на него и не узнавала. Нахальный, резкий, грубый, похотливый, язвительный, болтливый, но при этом наглухо закрытый Лихо будто исчез, или скорее уж, ушел в глубину. Передо мной был Макс, какого я не видела прежде. Макс, бесстрашно демонстрирующий мне свою уязвимость, свою потребность в настоящей близости, в нежности взаимной, в том, чтобы у меня были к нему чувства.
– София? Есть тут я? Хоть самую малость… – нахмурился он, и прижал ладонь плотнее, как если бы пытался так послать тектоническую волну к напрямую к моему сердцу.
А мне вдруг стало так хорошо-спокойно, так светло-ясно, так почему-то надежно-монументально тепло, так просто-понятно, словно этот жест его рассказал без единого слова бесконечно много, дал нечто мое и точно-точно навсегда. Это был и такой шок, и такое неимоверное облегчение в одном вдохе, что слезы полились ручьем. И был он не только моим. Зрачки Макса резко расширились, поглотив почти всю радужку, он рвано выдохнул, словно получив удар под дых.
– Есть, – прошептала, осознавая до какой же степени это правда. – Конечно же, есть.
Давно есть. Как будто всегда был. Разве это возможно? Выходит – да. Я ведь так и чувствую, без единой тени сомнения. Это не знание даже, намного глубже, больше, потому что это – вера. Я, прожженная атеистка, вдруг верю безоговорочно, что он для меня, а я – для него. И мне не нужно ни о чем его спрашивать, убеждаясь.
– Вот оно как… – пробормотал Макс, переживая наш общий шок. – Вот как… когда в полную силу… Я…
– Ты – мой, – подтвердила я, потянувшись за новым поцелуем.
Лихо, конечно же, перехватил инициативу, снова столкнув наши рты, причинив каплю боли, добавив во вкус ласки соли. Но тут же ослабил напор, сменил его на нежность. Мы целовались и целовались, пробуя это новое между нами, изучая все его оттенки и нюансы. Страсть, вспыхнувшая сразу, никуда не ушла, просто теперь она не была одна, не обжигала сходу, одуряя и лишая всей глубины, прогорая слишком быстро, оставляя послевкусие горечи. Нам больше не нужно ничего маскировать голой страстью, она теперь лишь грань того, что появилось между нами.
Макс сунул ладони под прилипшую к моей коже мокрую футболку, собираясь от нее избавиться, и тут в наше жаркое влажное пространство ворвалось оглушительно звонкое «Гав!»
– Твою же мать! – прокомментировал досадливо это событие Лихо, выпрямляясь и прижимая мою голову к своей груди, тогда как прокравшийся в брошенную мною открытой дверь Батон помчался прочь, цокая когтями, взлаивая и повизгивая. – Облом, София. Наши приехали.
– Не страшно, – ответила я