Секунду… Она что, до сих пор считает, что я… как там? Расстраиваюсь, бля, из-за этого? Серьезно?
– Да манал я ваши сюрпризы! На хрена? Я что, выгляжу расстроенным, на хрен? Недовольным? Я тебе хоть словом даю понять, что тебе нужно быть для меня как-то лучше? Меняться? Да я, сука, счастлив, как сраный свин в гигантской луже, только что ещё пузыри не пускаю из всех щелей! София, на хрена?
– Господи, Лихо, твой уровень романтики – это нечто, – затряслась в смехе Настька, утыкаясь лицом в плечо Демы.
– Просто я подумала, что хочу понимать тебя ещё лучше, – ответила тоже давящая улыбку София. – И вообще, тоже хочу никогда не болеть и, как можно дольше, не стареть, и узнать, в конце концов, каково это – менять облик. Хочешь отказать мне в этом?
– Да не хочу и не буду я тебе ни в чем отказывать, блин, – мигом сдулся я, начав подбирать нужные слова. Вот так-то трепаться я мастер, а как такое… чувства эти… объяснить нужно, так язык как деревянный, сука. – Но я и не хочу, чтобы ты это делала из-за меня и ради меня. Ты уже сделала. Нашлась, блин. Поняла?
– Балда ты, Макс. Мы пара, семья и теперь все, что я делаю и буду делать – для тебя и ради тебя. Ради нас. Это же нормально.
– Поговорим ещё о нормальности, – огрызнулся я беззлобно, на самом деле прикладывая усилия, чтобы не расплыться в дурацкой лыбе и не завалить ее прямо тут на траве, естественно, для начала послав всех… в сад. – Ладно, Демыч, давай тогда кусай, но под моим присмотром.
Друг снова вздохнул, отвернулся и стал стягивать футболку.
– Напрасно, – раздался хриплый ломкий голос, который мы до сих пор слышали лишь дважды.
Дружно обернулись с изумленными мордами к бесшумно подошедшему Ваньке.
– Чего? – спросил я, подофигев.
– Беременные не обращаются, – выдал урожденный парень. – Не знали? Все же вы странная стая. Ничего толком не знаете.
– Беременные? – туповато повторил я. – Беременные?!
– О, господи! – выдохнула, отмирая Настька. – Точно! Дема, помнишь, я же тоже не оборачивалась три полнолуния… тогда… ну пока была… беременна.
Настька в первый раз сказала это. Заговорила о их давней потере впервые за столько лет. До сих пор у нас эта тема была жестким табу, хотя все мы знали, сколько слез было пролито и боли пережито. Мы же одна семья. И Настька не заплакала, не выглядела грустной, наоборот смотрела на мою пару чуть ли не с ликованием. Походу, время горевать для нее закончилось и дыру в душе нашлось кем заполнить. И это, охренеть как, хорошо. Все хорошо. У всех нас.
Конец. Или начало))