— Ки? — осторожно спросил Козел.
Она подняла голову.
— Что?
— Я… Я не чувствовал тебя. Это было так, как будто ты… ты ушла. Как брурджанец.
— Нет. Я здесь, — но она чувствовала правду его слов. Она ушла. Ее жизнь безвольно повисла, как пустой парус. Она пыталась убедить себя, что нужно сделать важные вещи. Они с Козлом должны сбежать, она должна вернуть своих лошадей и фургон, она должна доставить мальчика к его дяде в Виллену. “И что потом?” — продолжал спрашивать какой-то сардонический голос внутри нее. “А потом возобновить свою жизнь, — сказала она себе. — Найди груз, доставь его, получи деньги”. Зачем? Чтобы она могла поесть, отдохнуть и найти груз, доставить его и получить оплату. Тривиальность этого ошеломила ее. Бесцельная круговерть, похожая на песню, которую бесконечно поют снова и снова. Пока это не прекратится. В этом было не больше смысла, чем сидеть в погребе и ждать, когда кто-нибудь убьет тебя. Но сидеть в подвале было легче. Пока это не прекратится. Так же, как прекратился Вандиен.
Внезапно она поняла, что дело не в том, что Вандиен исчез из ее жизни. Она могла бы жить с этим, если бы он уехал, позволив жизни увести его куда-нибудь еще. Она не любила его так эгоистично. Она бы знала, что где-то он существует, что где-то он продолжается. Это было все, чего она хотела от мира. Знать, что где-то в нем он существует. Он не должен был принадлежать ей, вообще никогда по-настоящему не принадлежал ей. Но даже когда его не было рядом с ней, она знала, что он где-то есть, и ей было приятно думать о том, как он скачет куда-то под дождем на своей лошади, или рассказывает истории у огня в трактире, даже стоит на склоне холма, глядя на земли, которые должны были принадлежать ему, но не принадлежали. Он закончился. Больше от него ничего не осталось, навсегда. Его род закончился вместе с ним; ни один ребенок не носил его драгоценных имен. Он исчез так же бесследно, как исчезает песня, когда певец закрывает рот. Она внезапно осознала пустоту.
Она полностью опустилась на пол, вдавив глаза в колени. Она открыла рот, попыталась вдохнуть, но не смогла. Горе и гнев наполнили ее. Правда обрушилась на нее. Черт возьми, это имело значение! Он бросил ее, будь он проклят. Умер и оставил ее выть в темноте по нему. Ткань ее жизни была разорвана, и она ненавидела себя за то, что позволила Вандиену стать частью этого. Она всегда знала, что до этого дойдет. Ее глаза горели, но слезы не текли.
— Остановись! — умолял ее Козел. — Пожалуйста, остановись!
— Я не могу, — прошептала она.
— Пожалуйста, — заскулил он, и затем она услышала, как он сломался. Ужасные сдавленные рыдания разрывали ему горло. Он плакал так, как умеют только дети, поддаваясь безнадежной, безутешной тоске. Она слушала, как ярость ее горя сотрясает мальчика, сдавливает ему горло и сводит его голос до беспомощного плача. Она сидела, тяжело дыша, в темноте, зная, что должна пойти к нему, как-то утешить его. Но у нее не было утешения ни для себя, ни для него. Было только это удушающее горе, которое наполняло подвал, как осязаемая вещь. Козел стал ее горем, дал ему выход своими икающими воплями, придал ему форму, когда он бился на полу.
Ки дрейфовала. Где-то в подвале царило горе, настолько непреходящее, что мальчик бился в конвульсиях в его объятиях, в то время как женщина оцепенело скорчилась. Приближался конец, который принесет мир.
Раздался шум, вспыхнул страшный свет. Перед ней встал мужчина, рывком поставил ее на ноги.
— Прекрати! — закричал он и дико встряхнул ее. Ки вытащили из подвала и бросили на грубый дерн снаружи. Мужчина исчез, через мгновение появился снова с дергающимся мальчиком на руках. Затем Брин осторожно опустил мальчика на землю и повернулся к Ки.
— Прекрати! — взревел он. — Ты убиваешь его! — Ки увидела поднятую руку, знала, что сейчас будет удар, но не могла вспомнить, почему это должно быть важно.
Глава 14
Во рту у нее была липкая кровь. Она закашлялась, выплюнула ее и медленно села. Небо медленно завертелось вокруг ее головы, а затем успокоилось. Постепенно она осмотрелась. Вот зияющая черная дверь погреба для корнеплодов. Вон там — груды остатков дерновой хижины, которая обвалилась и заросла. В тощей тени умирающего дерева Брин склонился над Козлом.
Нет. Не Брин. Этот мужчина был более обветренным, чем Брин, более мускулистым. Даже глядя на его спину, она чувствовала отличие в его темпераменте. Он был крепким и умелым, оценила она. Она молча встала, огляделась в поисках палки или камня. Она не знала, почему он злился на нее, но она не хотела встречаться с ним лицом к лицу без оружия.
— Все в порядке, — он не повернулся к ней лицом, и сначала она не поняла, что он обращается к ней, а не к Козлу. — Я не хотел тебя оглушить. Но это был единственный способ загнать тебя обратно в себя. До того, как Готерис погиб под твоим натиском.
Она не нашла оружия, и когда он медленно повернулся к ней лицом, она решила, что оно ей, вероятно, не понадобится. В его лице было что-то успокаивающее. Казалось, мужчина излучал успокаивающую доброту. Она расслабилась.
— Я Деллин, брат Брина. Я искал вас.
Ки внезапно почувствовала головокружение. Она села, подтянула колени к груди, сложила на них руки и оперлась на них подбородком. Ее мысли казались вялыми и оцепенелыми. Она спросила:
— Как ты нас нашел?
Деллин издал звук, нечто среднее между кашлем и хрюканьем.
— С таким же успехом можно спросить человеческую мать, как она узнала, где находится ее кричащий ребенок. Брин прислал мне сообщение, что мальчик придет ко мне в этом сезоне. Его сообщение пахло горем; тогда я заподозрил, что что-то не так. Затем я услышал от тамшинов, что кто-то из их народа видел мальчика с горящими глазами в фургоне, направляющемся в Текум. Итак, подозревая неприятности, я пришел встретить вас. Как только я миновал Риверкросс, найти вас было нетрудно. — Деллин медленно покачал головой. — Мальчика вообще не учили защищаться. О чем думал Брин, задерживая его так надолго? Я должен был заполучить его десять лет назад.