В современной части романа Куликова основные герои не имеют конкретных узнаваемых прототипов. Те персонажи, которых легко можно идентифицировать с реально существующими актерами (Алексей Обулов – Александр Абдулов, Катя Беспутина – Маша Распутина, Кирилл Филлеров – Филипп Киркоров и др.), являются лишь эпизодическими. Сатира, довольно поверхностная, направлена на нравы актерского мира, провинциальной прессы и бюрократии. Но сатирическая линия имеет в «Первом из первых» куда меньшее значение, чем в «Возвращении Воланда». Куликов претендует на развитие философии булгаковского романа. Однако не идет дальше противопоставления стремлению к покою, присущему булгаковскому Мастеру, воле к деятельному преобразованию окружающего мира, которой обладает Дикообразцев – Вар-Равван. Единственный же «политический персонаж» – глава правительства Макар Электросилыч (в древних сценах – Толмай), наделенный некоторыми чертами бывшего российского премьер-министра Виктора Степаныча Черномырдина. Электросилыч, в разгар бала сатаны умирающий от инфаркта, перед смертью в ершалаимской своей ипостаси воссоединяется с возлюбленной и умирает счастливым. «Свобода, любовь, легкость» любви ставятся автором выше любой самой удачной политической или артистической карьеры.
Персонажи, места действия
Мастер
Персонаж романа «Мастер и Маргарита», историк, сделавшийся писателем. М. – во многом автобиографический герой. Его возраст в момент действия романа («человек примерно лет тридцати восьми» предстает в лечебнице перед Иваном Бездомным) – это в точности возраст Булгакова в мае 1929 г. (38 лет ему исполнилось 15-го числа, через 10 дней после того, как М. и его возлюбленная покинули Москву). Газетная кампания против М. и его романа о Понтии Пилате напоминает газетную кампанию против Булгакова в связи с повестью «Роковые яйца», пьесами «Дни Турбиных», «Бег», «Зойкина квартира», «Багровый остров» и романом «Белая гвардия». В частности, в булгаковском архиве сохранились выписки из газеты «Рабочая Москва» от 15 ноября 1928 г., где под заголовком «Ударим по булгаковщине!» излагались выступления в Московском комитете партии на собрании коммунистов, работающих в сфере искусства, состоявшемся 13 ноября. Во вступительном слове председатель комитета по делам искусств П.М. Керженцев (Лебедев) (1881–1940) обвинил тогдашнего председателя Главискусства в потворствовании Булгакову: «Тщетно пытался тов. Свидерский сложить с себя вину за постановку «Бега». Тщетно апеллировал он к решениям высших инстанций – они, мол, разрешали. Собрание осталось при своем мнении, которое еще более укрепилось, когда тов. Свидерский, припертый к стенке, заявил:
– Я лично стою за постановку «Бега», пусть в этой пьесе есть много нам чуждого – тем лучше, можно будет дискутировать». В «Мастере и Маргарите» «ударить, и крепко ударить, по пилатчине и тому богомазу, который вздумал протащить… ее в печать» предлагает критик Мстислав Лаврович, осуждая М. и того редактора, который осмелился опубликовать отрывок романа о Понтии Пилате. Отметим, что в 1934 г. Булгакову удалось опубликовать отрывок из «Бега». Кампания против булгаковской пьесы была развернута осенью 1928 г. Кампания против произведения М. также приходится на осень 1928 г., поскольку в тексте указывается, что роман «был дописан в августе месяце», затем перепечатан, отдан редактору, читавшему его две недели, затем последовала публикация отрывка и разгромные статьи, после которых в «половине октября» М. был арестован и через три месяца, «в половине января» 1929 г., оказался в клинике профессора Стравинского, поскольку был лишен средств к существованию. Интересно, что массированная атака на «Бег» началась тоже ровно за три месяца до того, как М. оказался в лечебнице – в середине октября 1928 г. У Стравинского он находится «вот уже четвертый месяц», т. е. как раз до начала мая 1929 г. Очевидно, что арест М. Булгаков хронологически приурочил к началу кампании против своей лучшей пьесы. Писатель передал персонажу и любовь к третьей жене, Е.С. Булгаковой, прототипу Маргариты. Подчеркнем, что после запрета «Бега» в 1929 г. Булгаков оказался в таком же безысходном положении, как и М., когда все пьесы были запрещены, а прозаические произведения не принимались в печать. В романе он заставил автобиографического героя искать убежища в психиатрической лечебнице, сам же в жизни нашел выход в письме к И.В. Сталину.
Вместе с тем, у М. много и других, самых неожиданных прототипов. Его портрет: «бритый, темноволосый, с острым носом, встревоженными глазами и со свешивающимся на лоб клоком волос», выдает несомненное сходство с Николаем Васильевичем Гоголем (1809–1852). Ради этого Булгаков даже сделал М. при первом появлении бритым, хотя в дальнейшем несколько раз особо отметил, что у М. есть борода, которую ему в клинике подстригают дважды в день с помощью машинки (смертельно больной писатель не успел до конца отредактировать текст своего последнего романа). Обращенные к М. слова Воланда: «А чем же вы будете жить?» – это парафраз известного высказывания поэта и журналиста Николая Алексеевича Некрасова (1821–1877), адресованного Гоголю и относящегося к 1848 г. Оно приведено в опубликованных в № 6 журнала «Современник» за 1855 г. «Заметках и размышлениях Нового поэта о русской журналистике» известного литературного критика И.И. Панаева (1812–1862), издававшего совместно с Некрасовым этот знаменитый журнал: «Но надобно и на что-то жить». Сожжение же М. своего романа ориентировано не только на сожжение Булгаковым в марте 1930 г. ранней редакции будущего «Мастера и Маргариты», но и на сожжение Гоголем второго тома «Мертвых душ» (1842–1852).
Слова М. о том, что «я, знаете ли, не выношу шума, возни, насилий» и что «в особенности ненавистен мне людской крик, будь то крик страдания, ярости или иной какой-нибудь крик», почти буквально воспроизводят сентенцию доктора Вагнера из драматической поэмы «Фауст» (1808–1832) великого немецкого поэта Иоганна Вольфганга Гёте (1749–1832):
Но от забав простонародья
Держусь я, доктор, в стороне.
К чему б крестьяне ни прибегли,
И тотчас драка, шум и гам.
Их скрипки, чехарда и кегли,
И крик невыносимы нам.
(Пер. Б. Пастернака)
Монолог М. имеет ощутимые переклички и с выступлением Поэта в театральном прологе «Фауста»:
Не говори мне о толпе, повинной
В том, что пред ней нас оторопь берет.
Она засасывает, как трясина,
Закручивает, как водоворот.
Нет, уведи меня на те вершины,
Куда сосредоточенность зовет,
Туда, где божьей созданы рукою
Обитель грез, святилище покоя.
Что те места твоей душе навеют,
Пускай не рвется сразу на уста.
Мечту тщеславье светское рассеет,
Пятой своей растопчет суета.
Пусть мысль твоя, когда она созреет,
Предстанет нам законченно чиста.
Наружный блеск рассчитан на мгновенье,
А правда переходит в поколенья.
Здесь почти точно описан последний приют М., где он наконец обретает желанный покой. Не случайно М. в ранней редакции романа именовался (в черновых набросках) Фаустом и Поэтом. Только последний приют М. создан не божьей, а дьявольской рукою, хотя Воланд и действует по поручению Иешуа Га-Ноцри. Перед тем как отпустить М., сатана спрашивает у него: «Неужели ж вам не будет приятно писать при свечах гусиным пером? Неужели вы не хотите, подобно Фаусту, сидеть над ретортой в надежде, что вам удастся вылепить нового гомункула?» Однако у Гёте не Фауст, а Вагнер сотворяет гомункула. Если в отношениях с Воландом и в своей любви к Маргарите М. повторяет Фауста, то его приверженность к гуманитарному знанию, замысел романа о Понтии Пилате и стремление создать гомункула роднит булгаковского героя с Вагнером, любителем книжной премудрости, а не опытного знания. М. в своем произведении истину, по его собственным словам, «угадал», а не познал.
В формировании образа М., помимо гетевского «Фауста», значительную роль сыграла современная Булгакову вариация на эту тему. Товарищ Булгакова по работе в «Накануне» Эмилий Львович Миндлин (1900–1981) написал роман «Возвращение доктора Фауста», начало которого было опубликовано в 1923 г. во втором томе альманаха «Возрождение», вместе с булгаковской повестью «Записки на манжетах» (книга альманаха, фактически вышедшая