Атаман с досадой хлопнул себя по ляжкам:
— А ко мне ты мог по-человечески подойти⁈ А⁈
Гриша высоко-высоко поднял брови, за ними — плечи и развёл руками:
— Ты ж у нас строгий, но… ик!.. справедливый! Рази ж ты б разрешил?
— Тьфу! — Никита Тимофеич развернулся к остальным техникам, которые были ещё красивее и только таращились да невпопад кивали. — Вы зачем вообще туда попёрлись? У вас что — спирта на базе нет⁈
Гриша оскорблённо выпрямился:
— Как можно, гсппа-а-адин атаман? Спит… спипр… спиртр — он ить казённый!
— Сознательные, значит? — Никита Тимофеич вздохнул, и тут на поляну, запыхавшись, выскочили три медсестрички:
— Медицинская помощь нужна⁈
— Да какая тут помощь, — махнул рукой атаман. — Всем протрезвину двойную дозу, и пусть идут ремонтный ангар драят, деятели!
— А чего они косые такие? — с любопытством спросил Пушкин, наблюдая за экстренной медицинской помощью.
— А они состав нарушения спешно уничтожили, — хохотнули прибывшие раньше зрители. — До прибытия начальства.
— Сильны, однако… — протянул я, и тут атаман обратил свой взор на меня: — Коршун! Вы ещё здесь⁈ А транспортник, между прочим — вон он, — начальственный палец уставился в небо, — на посадку заходит! Сворачивайтесь, и чтоб ночевали уже на борту! Инициативные вы наши…
23. СНОВА ДОМОЙ
ТРОЕКРАТНОЕ «УРА»
Торжественное построение было похоже на все торжественные построения, на которых мне хоть раз доводилось присутствовать. Помимо нашего казачьего атамана припылили представители от штабного начальства с киноаппаратчиками и фотографами. Торжественно поздравляли «герцога Топплерского» с присвоением внеочередного звания, жали руки, фотографировались.
Потом по солидному списку вручали награды. Считай, весь механизированный отряд получил. Нам — всему экипажу «Пантеры» — за «Кайзера» (и кайзерского сынка, ха) вручили по «Георгию». Мне — первой степени, Хагену — третьей, Пушкину со Швецом — четвёртой. Их и экипаж Фединого «Архангела» ещё медалями «За отвагу» отметили, за героический прорыв к княжескому «Святогору».
А нас за «Кайдзю» — орденами Суворова. «Нас» — это значит: меня и Айко.
Айко, заслышав про награду, сделалась какая-то… деревянная, что ли. Однако орден приняла с достоинством. Долго молчала, а после церемонии награждения сказала мне:
— Очень, очень хитрый ваш император. Теперь мне в Японию дороги нет. Даже если пройдёт время.
Да уж. Если, как ходят слухи, всем участникам этой войны ещё и медаль «За победу над Японией» светит… Вряд ли лису после такого встретят на родине с распростёртыми объятиями.
Сразу после награждения лагерь гулял, отмечая отбытие — на все посты были расставлены прибывшие новенькие. А потом нашему балагану вручили сухпай на три дня и проследили, чтобы мы все (с отметками в списке под роспись) поднялись на борт дирижабля. С запретом на выход. Эк Никита Тимофеич опасается, что лис ему на шею повесят!
Да и ладно, мы не в обиде. С каждым часом дом всё ближе!
АРМЕЙСКИМ ГРУЗОВЫМ
Есть в неторопливости армейских воздушных транспортников определённое очарование. Особенно когда домой возвращаешься. В том, как медленно скользит под тобой земля, как солнце пробивается косыми полосами света сквозь облака. Сидеть у панорамного окна, смотреть вдаль. Предвкушать встречу с родными…
Вообще, моя воинская фортуна — дамочка не скупая. Вон сколько нахапал! Разгрести бы… А на этой кампании даже шрамов не приобрёл. Токмо зуб выбитый. Я потрогал языком — отрастает потихоньку! Так что клички «Илюха-щербатый» мне не видать. А виновница моей частичной беззубости вот сидит, по сторонам смотрит, от восторга подпрыгивает. Ну убейте меня, непонятно, как полторасталетняя баба (а лиса — таки баба) всё-таки умудрилась сохранить вот такое детское отношение к жизни?
Они с дочками в первый же день облазили весь дирижабль, побывали вообще везде, а любимым местом оказалось сидеть прямо на гондоле сверху, ближе к носу.
Сидят, приняв… как там Айко говорила?.. удобную форму, вроде? Хвосты развеваются, носы вперёд. Дивная картина. Ну хоть не шкодили. Это, я так думаю, не шкодили с приставкой — «пока».
Лисы-дочки активно совершенствовали русский язык. И поскольку мать заставляла их говорить только на нём, для всех нас до некоторой степени облегчился контроль за лисьей молодью. Мы ведь поочерёдно за ними следили! А то, знаете ли, страшновато лететь и каждую минуту бояться, что кто-то из рыжих что-нибудь из любопытства открутит.
Так вот, Антоха рассказал, что краем уха слышал, как старшая дочка выпытывала у матери: как же она так проиграла? А Айко им таких ужасов про бой со мной понарассказала, что младшая аж расплакалась:
— И дедушка Святогор нас отдал ему? Не по-честному так! Он же нас убьёт и не почешется!
На что мать величаво изрекла:
— Такова наша судьба.
По-любому себе задачу в воспитании облегчает. Чуть что, пригрозила шкодницам страшным Коршуном — и все дела. Это пока они меня на зубок попробовать не восхотят…
Но — спасибо, хоть на время пути внушений хватило. Долетели спокойно. Объявили, что выгружать нас будут в гражданском грузовом порту, и всем непременно в парадную форму облачиться. Я сперва удивился, а потом как увидел целую толпу встречающих во главе с губернатором и лучшими людьми города, да оркестр, да выстроившихся в ряд местных репортёров с блокнотами и фотоаппаратами…
ТОРЖЕСТВЕННАЯ ВСТРЕЧА
Вот уж чего никто не ожидал, особенно газетчиков. По столичным меркам, может, и мелочи, а для Иркутска этих десять человек — уже сильно много! У нас изданий-то — две газеты да ещё какой-то садоводческий листок. И эти десять человек — едва ли не весь штат имеющихся в Иркутске репортёров.
И чтоб все собрались встречать нас?
Оказалось, правда, не совсем нас, а вообще всех возвращавшихся с дальневосточного фронта. Уже легче!
Как мне потом рассказали, чуть не из самой императорской канцелярии поступила настойчивая просьба: в наилучшем и подробном свете рассказать о геройствах русских войск. Как на местном, так и на государственном уровне. Чего-то мне чудится, что знакомые Петины уши в этой затее торчат. Ну или кого-то подобного. Неужели наконец-то стали заниматься правильным освещением событий, а?
Естественно, в толпе встречающих оказались и тесть мой, и зятевья — Виталий, Афоня и Олег. Сияли все четверо не хуже наших медлалей-орденов. Но разговаривать нам не дали — всех прибывших с фронта быстро оттёрли от родни и друзей, усадили на специально выставленные кресла и попросили ответить на пару