– Ну, ежели без подробностей, то верно, – оценил толмач. – Это хорошо, что ты такие вещи понимаешь. Многое проще объяснить.
– А чего тут объяснять? – отмахнулся парень. – Что мы в чужую свару влезли, сами себе врагов наживая? Так это и дураку понятно. Решили те же британцы, французы и немцы промеж себя эти края поделить, вот пусть и грызутся. А наше дело сторона. Чем им хуже, тем нам лучше. Я б ещё при таком раскладе тем же персам стал оружие всякое продавать. Под тот же британский или немецкий патрон. Думаю, железа всякого на складах немало валяется. Слухи были, что даже японские винтовки имеются, что после дальневосточной войны остались.
– И как ты себе это представляешь? – иронично поинтересовался толмач. – У нас ведь с ними договор о сердечном согласии.
– И чего? Мы ж в их дела не вмешиваемся. Делят они эти страны, и пусть себе делят. А что оружие продаём, так то дела купеческие, и ничего больше. А коль сильно надо, так можно и причину под такое дело подвести. Мол, снабжаем местных оружием, чтобы они врага вашего били, вам в помощь. Потому и под патрон ваш.
– Только бизнес, и ничего личного, – удивлённо кивнул Ахмет-хан.
– Чего? – сделал вид, что не понял, парень.
– Есть у британцев такая поговорка. Мол, торгую и ничего против тебя не имею. А что врагу твоему продаю, так на то и дело купеческое, – с лёгкой улыбкой пояснил толмач.
– Во-во, и я про то. Выходит, им, значит, так можно, а мы не моги?
– Ну, это уж не нашего с тобой ума дело, – развёл Ахмет-хан руками. – Для таких дел особые люди имеются.
– Это в смысле генералы в столице? – хмыкнул парень. – Ну-ну.
– Я смотрю, ты совсем властям не веришь, – удивлённо протянул толмач.
– Эх, друже. Давно ты в империи не был, – вздохнул Матвей. – А рассказать тебе всё толком я не могу. И не потому, что не хочу. А потому, что и сам далеко не всё знаю. Говорю же, чувство такое, что грядёт что-то страшное, а что именно, никак в толк не возьму. Вон, в пятом году, после проигрыша японцам, чего только в газетах не писали. А после и вовсе какую-то революцию устроили. И вроде всё как было, так оно и осталось, а всё одно всё только хуже становится. Ну не умею я всё это правильно объяснить, уж прости.
– Бог простит, – отмахнулся толмач, что-то обдумывая. – А в чём хуже?
– Ну, первым делом цены на хлеб и зерно всякое упали. Урожай ведь мало вырастить. Его ещё и продать потребно. Далее, железо и уголь дороже стали. А я ведь кузнец. И как простому человеку жить, коль я стану ему цену за ту же косу поднимать? А иначе никак. Железо с углём вздорожали, вот и выходит, что даже если я бесплатно работать стану, всё одно дорого. Вот и выходит, что вроде всё, как было, а всё одно только хуже стало.
– Да, о росте цен я знаю, – задумчиво кивнул Ахмет-хан. – А не знаешь, как в горах наших сейчас?
– Говорят, тоже непросто, – пожал Матвей плечами. – Ты никак решил своим весточку передать? – на всякий случай уточнил он.
– Нельзя мне, – скривился толмач. – Они ведь думают, что я в столице служу и что занят шибко, потому и не приезжаю.
– Что, и письма прислать нельзя? – удивился парень.
– Письма мои через нашу службу идут. Тут тоже своя механика имеется, – туманно отозвался разведчик.
– Ага, чтоб, значит, вроде как из столицы, – сообразил парень, изображая усиленную работу мысли.
– Приятно с тобой беседовать, Матвей, – тихо рассмеялся толмач. – Соображаешь быстро и понимаешь многое. Эх, тебе б образование доброе, думаю, уже б серьёзный чин имел.
– Молод я для чинов, – хмыкнул парень. – В нашем государстве умной головы мало. Надо ещё и в знатной семье родиться, чтобы хоть какую карьеру сделать. Тебе ли того не знать?
* * *
В Тебриз сотня вошла победителями. Оглядывая с сёдел знакомый лагерь, где всё так же сновали иностранные солдаты и прохаживались их надменные офицеры, Матвей чувствовал, как губы его самопроизвольно складываются в презрительную усмешку. Впрочем, брошенный на соратников взгляд ясно показал, что такое отношение не у него одного. Казаки двигались по лагерю не спеша. Ровным, походным шагом.
Усталые, запылённые, но всё ещё готовые и к драке, и к пьянке, они сделали то, на что не смогли решиться представители иностранных держав. Прошли там, где они побоялись пройти, и узнали то, о чем они могли только догадываться. В общей сложности казачья сотня прошла по территории трёх государств, миновав более шести сотен вёрст. Карты, с пометками сотника о колодцах и тропе вдоль турецкой границы, для объединённого штаба Антанты должны были стать настоящим сокровищем.
Так что, едва только генерал Самсонов принял от сотника Гамалия рапорт о выполнении задания, как тут же последовала команда. Сотнику и господам подъесаулам отправиться для беседы в штаб, а всем остальным заняться обустройством лагеря. Проводив командиров взглядом, Матвей устало вздохнул и, оглянувшись, негромко скомандовал:
– Спешиться. Баста, браты. Мы своё дело сделали. Теперь осталось только дождаться, чего генералы скажут.
Казаки привычно занялись делами. Выводить и отереть коней, собрать топливо для костров, сложить очаги для кострища и просто убрать камни с тех мест, где собирались ночевать. Уже успела вскипеть вода для чая, когда рядом с костром десятка словно из-под земли появился Ахмет-хан. С благодарным кивком приняв у кашевара кружку с напитком, он присел на камень и, тяжело вздохнув, негромко сообщил:
– Вот и всё, друже. Я своё дело сделал, пора и честь знать.
– Уходишь, – Матвей скорее не спрашивал, а констатировал факт.
– Угу. С вами весело было, а мою службу за меня никто не справит.
– Оно понятно.
– Вот, держи, – ещё тише вздохнул толмач, протягивая Матвею свёрнутый клочок бумаги. – Там всё написано. Возникни нужда, там меня и ищи.
– Благодарствуй. А про меня ты и так всё знаешь. Надумаешь в наши края, милости просим. За моим столом тебе всегда и хлеб и вода найдутся, – добавил парень, вспомнив старинное горское присловье.
Горцы никогда не станут делить пищу и воду с врагом. И уж тем более не впустят его в дом. Так что слова Матвея прямо говорили, что в случае нужды разведчик всегда найдёт у него защиту и кров. Аккуратно отхлебнув из кружки, Ахмет-хан благодарно склонил голову и, грустно улыбнувшись, посетовал:
– Прости, брат, но, к моему стыду, не могу ответить