Ничего, кроме одной только фразы:
КОГДА-ТО Я ЖИЛА ВО ДВОРЦЕ!
В мыслях женщина вновь и вновь повторяла спасительную эту фразу. Она так боялась потерять её, потерять и уже никогда больше не найти. Ведь это была не просто фраза – там, за ней, за простым обыденным её звучанием что-то существовало… сказочно-прекрасное что-то, и женщине так нужно было, так необходимо было вспомнить это «что-то»! Хоть малую часть его вспомнить…
КОГДА-ТО Я ЖИЛА ВО ДВОРЦЕ!
Смутные размытые образы всплывали один за другим откуда-то, из самых тайных глубин подсознания. Сотни, тысячи образов… и хоть преобладающее большинство из них не ассоциировалось буквально ни с чем – некоторые из образов были странно знакомы, узнаваемы. Но женщина никак не успевала хоть чуточку, хоть с чем-то сравнить, осмыслить обманчивую их узнаваемость. Образы исчезали так же неожиданно, как и появлялись, исчезали, чтобы уступить место следующим. И среди этих новых образов тоже просматривались какие-то странно знакомые черты, и вновь женщина никак не успевала с очередным их осмыслением…
– Когда-то я жила во дворце! – с отчаяньем шептали окровавленные губы женщины. – Я жила во дворце! Во дворце…
И вдруг среди хаотического переплетения знакомых и незнакомых ей замысловатых образов возник… ДВОРЕЦ!
Тот самый, в котором она жила когда-то…
Женщина сразу же узнала его, этот дворец. Вот огромный золочёный зал на первом этаже. А вот уже она идёт по широкой аметистовой лестнице, поднимаясь по ней на второй этаж. Она идёт одна, а за ней, почтительно, как того и требует этикет, отстав на несколько ступенек, следует её свита. И самыми первыми в свите её боевые подруги, преданные её душой и телом, ведь все они, и она в том числе, все они…
Все они – ДИКИЕ КОШКИ БАРСУМА!
Фермер Нил, жестоко и безжалостно избивший рабочую свою жену, сам того не желая, оказал её большую услугу.
Боль, нестерпимая, невыносимая эта боль резко ускорила процесс восстановления памяти, снимая слой за слоем сложную систему гипноблокировки. Ещё мгновение – и там появилась первая узкая трещинка… за ней вторая, третья… А потом…
Словно неисправный шлюз под натиском бешенного весеннего паводка, разлетелась в клочья хитроумная и, казалось, такая совершенная система гипоблокировки, и тяжёлый поток воспоминаний обрушился вдруг на женщину. Даже не поток – целый водопад воспоминаний…
Под воздействием неудержимого этого водопада женщина упала на пол, тело её забилось в судорогах, на него страшно было даже смотреть. То выгибаясь дугой так, что затылок её почти входил в соприкосновение с пятками босых ног, то свёртываясь в какой-то невероятный узел, женщина беспомощно и беспамятно билась на паркетном полу столовой, голова её время от времени больно ударялась о массивную металлическую ножку кресла, широко растопыренные пальцы отчаянно царапали полированную паркетную поверхность в тщетной попытке хоть за что-либо ухватиться…
Это продолжалось довольно долго и окончилось так же неожиданно, как и началось. Какое-то время неподвижное тело женщины всё ещё продолжало лежать на полу, потом женщина слабо пошевелилась и села. Глаза её были закрыты, тонкие изящные пальцы с силой прижаты к вискам. Прошло ещё немного времени и женщина, открыв глаза, обвела недоумевающим взглядом просторное помещение столовой. Постепенно недоумение в глазах женщины исчезло, уступив место отвращению и гневу.
Теперь женщина помнила и знала всё. Вернее, почти всё.
Она знала, кто она такая, и знала, что же её делать дальше…
В это время снаружи послышался отдалённый и такой знакомый ей гул электрокара. Гул быстро приближался… вот он уже рядом с домом, потом гул этот как-то неуловимо изменился и через некоторое время совсем стих. И сразу же там, во дворе, послышалась громкая разъярённая ругань.
Фермер О’Нил, её повелитель, ничем и никем не ограниченный владыка её жизни и смерти, вернулся домой.
На какое-то короткое мгновение в обновлённой душе женщины шевельнулись вдруг последние, исчезающие нотки былого страха, но это продолжалось всего лишь одно мгновение. Теперь душу женщины переполняли совершенно иные чувства. Запекшиеся её губы внезапно перекосила какая-то странная, зловещая даже усмешка. Потом женщина медленно поднялась с пола и застыла в немом ожидании…
* * *
Настроение О’Нила, когда он вылезал из кабины электрокара, было далеко не из лучших. Утренний инцидент с женой, потом этот оскорбительный (другого слова тут и не подобрать даже) приём у заведующего отделением. О’Нил зарёкся и близко подходить к его долбанному кабинету, лучше уж он будет решать все свои дела и проблемы с заместителем Холиным, с которым давно знаком. Да и дежурный тоже вёл себя довольно нагло и даже нахально… так что отделение ФИРМЫ О’Нил покинул ещё в худшим настроении…
И вот теперь, вернувшись домой, фермер вдруг увидел такое, что у него даже в глазах потемнело от злости.
Рабочая жена после его отъезда палец о палец не ударила. Скорее всего, она даже из дома не вылезла ни разу, ленивая тварь!
Голодные с самого утра коровы с глухим утробным рёвом грызли собственные стойла, да так, что только треск вокруг стоял. Но куда хуже было то, что приёмная цистерна для молока была переполнена и, кажется, уже давно. Молоко сбегала через край её не струйками, а целыми ручейками, внизу, под цистерной образовалась уже обширная белая лужа, которая всё продолжала и продолжала увеличиваться в размерах…
– Ты где там, дрянь?! – перекрывая даже рыканье голодных животных, взревел О’Нил, весь багровый от гнева. – Иди, посмотри, что ты натворила, паскуда!
Рабочая жена просто не может не выполнить приказание мужа, но время шло, а женщина так и не появилась на крыльце. Это могло означать лишь одно…
«Неужели она всё ж окочурилась? – встревожено подумалось фермеру. – Этого ещё не хватало на мою голову! Да что сегодня за день такой – всё одно к одному! А может… может, она всего лишь потеряла сознание?»
Позабыв и о коровах, и о молоке – пропади оно пропадом! – О’Нил как бешенный ринулся к дому, вбежал в прихожую, лихорадочно что-то бормоча и готовясь к самому худшему. Потом он распахнул дверь, ведущую в столовую и…
И даже остолбенел от неожиданности.
Посреди комнаты стояла его рабочая жена. Живая и, кажется, даже не сильно пострадавшая от побоев. Она стояла молча и неподвижно, голова женщины была высоко поднята, и даже когда удивлённо-суровый взгляд фермера соприкоснулся на мгновение с немигающим её взором, даже тогда рабочая жена не опустила привычно голову, она даже глаз в сторону не отвела…
Короткое чувство облегчения О’Нила по причине того, что женщина