– Спасибо, котик! – совершенно искренне сказала Настя, поднимаясь на ноги и торопливо оправляя на груди и коленях, измятую ночную сорочку. – Хоть это всё и во сне, но всё равно спасибо!
Кот хрипло мяукнул, как бы отвечая Насти, и вдруг вновь принялся превращаться, на этот раз в Книгу, а Настя, постояв ещё некоторое время в нерешительности и подождав окончание вторичного сего превращения, медленно к ней подошла, наклонившись, снова взяла в руки. Потом, тихо, не торопясь, продолжила свой путь.
Дальнейшее её продвижение по ночным улицам не было отмечено какими-либо особыми происшествиями, разве что редкие прохожие по-прежнему оборачивались вслед девушке. Вскоре Настя стояла уже возле такого знакомого подъезда старой доброй пятиэтажки хрущёвских ещё времён, ничем особенным не выделяющейся из целого ряда себе подобных.
Поднимаясь на третий этаж по грязной, слабо освещённой лестнице, Настя запоздало пожалела о том, что второпях не успела одеться, выходя из дому. Тогда это её крайне мало волновало, вернее, не волновало вовсе, а вот сейчас почему-то начало волновать. Там, у гроба наверняка будут сидеть люди: отец, мачеха, старушки-соседки. Всё траурно, всё печально, всё честь по чести. И тут входит она, Настя, в легкомысленной своей ночнушке да ещё и босиком в придачу…
«Но это же сон! – мысленно успокоила себя Настя. – Кто будет обращать внимание во сне на подобные мелочи! Да и не нужны мне в собственном сне всякие там старушки!»
Как ни странно, но и в этом Настя оказалась совершенно права.
Подойдя к двери, она не стала ни стучать, ни звонить. Осторожно толкнув входную дверь и убедившись, что дверь вовсе не заперта, Настя медленно, не спеша вошла в тёмную прихожую. Почти сразу же в прихожей зажёгся свет и Настя, встрепенувшись, приготовилась, было, объяснить, кто она такая и почему оказалась здесь, да ещё в таком непотребном виде, но объяснять было просто некому. Прихожая была пуста… и кто в таком случае зажёг в ней свет – это тоже оставалось совершенно неясным.
«Странно! – невольно подумала Настя, ещё раз внимательно оглядев пустую прихожую. – Впрочем, это же сон, а во сне ещё и не такое бывает!»
Но ведь кто-то живой должен был быть в квартире, хотя бы даже во сне!
На кухне горел свет и Настя тотчас же поспешила туда. И обнаружила наконец-таки первого живого человека. Впрочем, живым назвать его можно было лишь с большой натяжкой.
На кухне, под столом, спал мертвецки-пьяным сном разлюбезный Вероникин папашка. Вокруг него в полном беспорядке валялись порожние винные бутылки… одна из бутылок, наполовину ещё наполненная, сиротливо возвышалась посреди грязного неубранного стола.
Внимательно рассматривая «безутешного» родителя, Настя почувствовала вдруг некое смятение, что ли. А что, если Веронику уже похоронили вчера, что, если она опоздала… впрочем, во сне трудно опоздать…
Или такое всё же возможно?
Настя вновь вышла в прихожую, внимательно огляделась по сторонам.
Вокруг по-прежнему было тихо, но в комнате справа тоже горел свет, тусклый, мерцающий, и Настя тотчас же двинулась в том направлении. Заглянула в комнату и остановилась на пороге, как вкопанная.
Это был сон, всего только сон… но даже во сне ей стало вдруг страшно.
В комнате, почти на самой её середине, стоял на трёх табуретках красный гроб, а в гробу Настя с ужасом увидела мёртвую Веронику. Тускло горела единственная свеча у изголовья, на стуле возле гроба сидела, пригорюнившись, одинокая старушка в тёмном платке. Некоторое время старушка ещё сидела неподвижно – возможно, дремала – но вот она пошевелилась, подняла голову и увидела в дверях Настю.
Некоторое время и Настя, и старушка лишь молча смотрели одна на одну.
– Я… – начала было Настя и тут же запнулась, не зная, что сказать дальше.
Она хотела объяснить старушке, что Вероника была её лучшей подругой, что погибла она по несчастному стечению обстоятельств, спасая именно её, Настю, а потому Настя никак не могла не придти сюда. А этот её странный внешний вид, он не имеет совершенно никакого значения – всё это потому только, что одеваться Насте было просто некогда. Да и потом, если всё это лишь сон – какое, скажите, значение имеет внешний вид…
Или всё же имеет?
Но старушка заговорила первая.
– Поспала, деточка? – спросила она ласково, вставая со стула… тут же, не дав Насте ответить, продолжила: – Посиди, посиди возле сестрички… посмотри на неё в последний раз! Посиди… нельзя так оставлять, грех, кто-то должен посидеть. А мне домой пора.
Ошеломленная Настя раскрыла, было, рот, для возражения, но тут же снова его закрыла. Старушка очевидно приняла Настю за какую-то дальнюю родственницу Вероники, за двоюродную сестру, возможно. Спала сестрица с дороги, теперь вот проснулась, пришла на смену ей, старушке, скорее всего, одной из ближайших соседок по подъезду…
– Не стыда, ни совести у людей! – пробормотала старушка, подходя к Насте и останавливаясь рядом с ней. – Пускай не родное дитя… да разве ж можно так поступать! Сына в охапку и укатила, разбирайтесь, мол, как хотите! А отец родной! Срам-то какой! – быстро взглянув нам Настю, старушка всхлипнула. – А ты посиди, детка, посиди! Надо кому-то посидеть… а я потом ещё забегу, с утра…
Старушка вышла, а Настя осталась одна в полутёмной безмолвной комнате рядом с мёртвой Вероникой. И вздрогнула от буквально обжёгшей её страшной догадки.
«Это не сон! – подумалось вдруг Насте. – Это всё наяву со мной происходит!»
От страха у неё задрожали колени, Книга выпала вдруг из ослабевших Настиных пальцев… выпала, с глухим стуком упала на пол, но Настя этого даже не услышала. Ей было страшно, очень страшно… больше всего на свете хотелось ей повернуться и бежать прочь отсюда, но там, на улице, тоже было не лучше. Там было сейчас темно и безлюдно, где-то среди ночной темноты по-прежнему шастали те пьяные отморозки, а Настя была как и прежде босиком, в одной лишь почти прозрачной ночной сорочке, под которой, вообще, ничего больше не было надето…
«А, может, это всё-таки сон! – тоскливо подумалось Насте. – Пусть это будет всего лишь сном, сделайте так, чтобы всё это мне только приснилось! Сделайте, чтобы я смогла, наконец, проснуться!»