– Почему с тремя? – спросил Ветерок.
– А потому! – пояснила собачонка. – Ну, то, что они оба меня ненавидят… это понятно! Но ведь они и между собой тоже мира не имеют…
– Уже имеют, – радостно сообщил Ветерок. – С сегодняшнего дня и Черныш, и Рыжик – уже не враги! Помирились они, и даже, можно сказать, подружились!
Но если наш Ветерок думал таким сообщением обрадовать собачонку, то он здорово ошибался.
– Как помирились?! – в ужасе завопила собачонка, вскакивая на ноги. – Ой, горе-горюшко! Ой, пропала я совсем!
И вновь уткнув мордочку в передние лапы. Но уже не смеяться, разумеется…
– Это почему пропала? – встревожился Ветерок.
– Да потому, что они мне теперь совсем проходу не дадут!
И собачонка горько-прегорко заплакала, визжа и поскуливая при этом и вытирая слёзки грязной мохнатой лапкой.
Не зная, как её утешить, Ветерок лишь молча смотрел на безутешно рыдающую собачонку. Жалко ему её было до невозможности.
– О, я несчастная! – причитала между тем собачонка. – И никому я не нужна. И никто со мной дружить не желает!
– Я желаю с тобой дружить! – напомнил Ветерок, но собачонка не обратила на это его напоминание никакого внимания.
– И все только и делают, что меня обижают! – продолжала между тем причитать она. – И обзывают по всякому, и дразнят, и смеются! А ещё говорят, что я злая! Ты, наверное, тоже считаешь, что я злая? – неожиданно обратилась она к Ветерку. – Только честно!
Застигнутый врасплох Ветерок не знал, что и ответить. Врать он не умел, а потому сказал то, что думал.
– Ты, не то, чтобы особенно злая, – пояснил он. – Ты просто, это… озлобленная, вот!
– Злая… озлобленная… – тявкнула собачонка. – Не вижу разницы!
– А она есть, – сказал Ветерок. – И огромная! Злой – он сам по себе злой, и утром злой, и днём злой… и всегда был таким. А озлобленный, он был добрым, а потом его жизнь озлобила! Вот ты тоже, наверное, когда-то доброй была, разве не так?
– Почему ты так решил? – недоверчиво поинтересовалась собачонка.
– А потому, что у тебя глаза добрые, – сказал Ветерок. – Грустные только…
– Грустные… это верно! – проговорила собачонка, вздыхая. – И то, что я доброй была когда-то, тоже верно. И глаза мои тогда весело на весь окружающий мир смотрели.
Собачонка замолчала на мгновение, вздохнула как-то особенно грустно и добавила:
– Я тогда даже с котами дружила. Вернее, с одним котом. Толстый такой был, пушистый. Пантелеем звали…
– Как звали? – переспросил Ветерок и вдруг весело рассмеялся. – Пантелеем… надо же!
– Чего ты? – даже обиделась за своего бывшего приятеля собачонка. – Чем плохое имя для кота?
– Да ничем, – сказал Ветерок. – Просто в садике, где я раньше работал, одного мальчика так звали. А я и не думал тогда, что у него кошачье имя!
Теперь в свою очередь рассмеялась собачонка. Даже не рассмеялась, расхохоталась во весь голос.
– А ты чего? – несколько обиженно спросил Ветерок. – Что я такого смешного сказал?
– Ничего, – сказала собачонка. – Просто ты такой смешной, элементарных вещей не понимаешь!
– Это потому, что я ещё маленький!
Сказав это, Ветерок вдруг подумал, что не такой он уже и маленький. А вот насчёт того, что знаний у него всё-таки маловато… тут лохматая собачонка безусловно права.
– Пантелей – имя вполне человеческое, – сказала собачонка грустно. – Просто наша хозяйка назвала кота Пантелеем, не знаю почему…
– Хозяйка? – даже встрепенулся Ветерок, внимательно глядя на собачонку. – У тебя что, есть хозяйка?
– Была, – грустно отозвалась собачонка. – И квартира была трёхкомнатная. И мы в ней втроём жили: я, хозяйка и кот Пантелей…
Проговорив это, собачонка замолчала, думая о чём-то своём. Ветерок тоже молчал, не решаясь прерывать грустные её размышления.
– Дружили мы тогда с Пантелеем, – вновь заговорила собачонка. – Ох, как дружили! Я даже подкармливала его втихомолку…
– Зачем? – не понял Ветерок. – Его что, хозяйка голодом морила?
– Она его на диету посадила, – пояснила собачонка. – Знаешь, что это такое?
– Первый раз слышу, – сказал Ветерок. – И долго он там сидел, на этой самой… как её…
– На диете, – подсказала собачонка. – А диета – это когда в еде ограничивают…
– А зачем?
– Ну, потому, что он толстый был слишком. А хозяйка вычитала где-то, что излишняя полнота для здоровья плохо… вот и начала нашего Пантелея всячески в еде ограничивать…
– Понятно, – сказал Ветерок, хоть понял далеко не всё. – А ты его подкармливала?
– Так жалко же мне его было! – воскликнула собачонка. – Я тогда, вообще, очень жалостливой была! Не то, что сейчас…
И собачонка вновь замолчала, ударившись в какие-то тягостные воспоминания.
– А как же ты на улице оказалась? – спросил Ветерок. – А, понимаю! Хозяйка обнаружила, что ты подкармливаешь Пантелея, разозлилась на тебя за это… вот и…
– Да причём тут Пантелей?! – воскликнула собачонка. – Просто я… я…
И, не договорив, собачонка вновь разрыдалась.
– Я – беспородная! – протявкала она сквозь слёзы. – Ты понимаешь, что это такое: быть беспородной?
– Не понимаю, – честно признался Ветерок.
– И я не понимала тогда! – вздохнула собачонка. – Я любила хозяйку, хозяйка любила меня… что ещё нужно для полного счастья?!
– Ничего! – сказал Ветерок. – Вполне достаточно!
– Ну вот! – вновь всхлипнула собачонка. – Но однажды хозяйка решила свозить меня на собачью выставку.
– Куда? – вновь ничего не понял Ветерок.
– Выставка – это место, где из всех собак выбирают самых лучших! – пояснила собачонка. – И самых породистых! Вот там-то всё и выяснилось…
– Что выяснилось? – спросил Ветерок и, спохватившись, добавил: – Ты извини, что я такой малограмотный!
– Выяснилось, что я не мальтийская болонка, как моя хозяйка всё время считала, – грустно тявкнула собачонка. – Вернее, болонка, но не чистокровная. Я слишком большая для чистокровной мальтийской болонки… так судьи сказали. И ещё они сказали, что мой отец, скорее всего, фокстерьер, а значит я беспородная!
– Подумаешь! – сказал Ветерок. – Я тоже беспородный! И ничего, живу!
– Ты – ветер! – грустно вздохнула собачонка. – Для ветра это не важно: породистый ты или беспородный…
– А для собаки?
– Для собаки – другое дело! Тем более, для хозяйки…
И собачонка вновь грустно вздохнула.
– Вот тут-то она тебя и выгнала? – догадался Ветерок. – Так?
– Не сразу, – покачала головой собачонка. – Сперва она просто перестала брать меня на руки и целовать в носик. И купать хозяйка меня тоже перестала … а ведь раньше купала каждый вечер, с мылом и даже с шампунем. И тогда шёрстка моя и в самом деле была пушистой и белоснежной… так что имя Снежинка…
– Я буду звать тебя Снежинка! – пообещал Ветерок. – И никак иначе!
– Какая я теперь Снежинка! – горестно вздохнула собачонка (вернее, Снежинка, и мы с