– Дай Бог! – прошептал, перекрестившись, комиссар. – Дай Бог!
– Почему, дядя?
Инспектор взглянул на комиссара с удивлением.
– Но ведь все эти экспедиции… – начал, было, он, – ведь все они и были затеяны с одной лишь целью: отыскать за этими бесконечными дебрями цивилизацию, подобную нашей…
– Или доказать полное отсутствие там подобной цивилизации! – закончил комиссар. – И это второе куда предпочтительнее, ибо цивилизация та могла оказаться нам глубоко враждебной и даже…
– И даже состоящей из одних лишь уродов! – добавил он, немного помолчав. – Представь себе уродскую цивилизацию… причём, цивилизацию развитую! И то, как бы они реагировали, узрев своих соплеменников в столь униженном и угнетённом состоянии!
– Но их нет, дядя! – почти выкрикнул инспектор. – Их нет, этих предполагаемых цивилизаций!
– Хотелось бы верить…
И вновь некоторое время дядя и племянник молчали.
– Впрочем, хватит сантиментов! – уже совершенно других голосом, твёрдым и властным, проговорил комиссар. – Поговорим лучше о делах насущных и неотложных! Итак, ты писал, что у тебя, наконец-таки, появился реальный шанс добраться до той уродки. Это и в самом деле так?
– Именно так, дядя! – кивнул головой инспектор. – У меня… у нас, – поправился он, – и в самом деле появился реальный шанс. Дело в том, что в наших руках оказался один урод, её давний дружок, и потому…
Тут он замолчал, невольно вспомнив сегодняшний неприятный эпизод в пыточной. Надо же так сорваться, да ещё и на глазах у подчинённых! А что, если эта тварь всё же загнулась после столь интенсивного допроса? Вроде как, не должен… уроды, они весьма живучи, но, тем не менее…
– И что? – оживился вдруг комиссар. – Этот урод, он, я так понимаю, уже дал согласие на сотрудничество с нами?
– Ещё нет, дядя, – вынужден был признаться инспектор. – Возможно, мы немного неправильно себя с ним повели с самого начала, немного переусердствовали с…
– То есть, я так понимаю: вы сразу же начали с пыток? – несколько разочарованно произнёс комиссар и, укоризненно качая головой, добавил: – Эх, Самуэль, Самуэль… ты неисправим! Ну, почему сразу пытки? Неужто нельзя было действовать несколько другими, более мягкими методами?
Он замолчал, ожидая со стороны инспектора то ли возражения, то ли, наоборот, признания своих ошибочных действий, но инспектор так ничего и не ответил.
– Я, разумеется, могу понять твою ненависть к мутантам… к уродам, – тут же поправился комиссар, – но почему нельзя время от времени проявлять во время допросов большую гибкость и даже, я бы сказал, терпимость. Ведь это не так трудно, как думаешь?
– Думаю, что ты прав, дядя! – произнёс, пересиливая себя, инспектор… впрочем, сам тон, каким были произнесены эти слова, выдавал совершенно противоположное. – Но я не думаю, что большая гибкость и терпимость принесла бы более желаемый результат! Да ты и сам говорил, что только жестокостью и террорам мы можем принудить этих тварей к повиновению!
Он замолчал, выжидательно глядя на комиссара, но тот тоже лишь молча смотрел на него. Молча и с какой-то даже насмешливостью, что ли…
И тут инспектору пришла в голову одна мысль. Отличная мысль… и как это раньше он об этом не подумал! Впрочем, лучше поздно, чем никогда…
– И потом, – поспешно добавил он, – у меня есть ещё один козырь! У этого мутанта…
– Урода! – мягко поправил племянника дядя.
– У этого урода родители давно умерли, так что никого из близких, посредством которых можно было хоть как-то на него надавить, к сожалению, не осталось.
– Вот видишь… – начал, было, комиссар, но инспектор его тотчас же перебил.
– Прости, но я не закончил! Родителей нет, но в резервации у него должна быть подруга! Вот она-то нам и поможет…
Инспектор вновь замолчал… и снова комиссар некоторое время лишь молча на него взирал. Всё с тем же насмешливым выражением.
– Почему-то мне кажется, что эта мысль только сейчас пришла тебе в голову, мой мальчик, – наконец-таки произнёс он. – Впрочем, это неважно. Хорошо, ежели мы и в самом деле отыщем такую подругу. Впрочем, не факт, что она, вообще, существует…
– Она существует, дядя! – с воодушевлением воскликнул инспектор, всё более и более загораясь новой идеей. – Эти уроды… они похотливы до чрезвычайности и сексуальные контакты для них часто заслоняют всё и вся, в отличие…
– В отличие от нас, ты хочешь сказать?
И на этот раз в голосе дяди прозвучало что-то, вроде иронии. Или это лишь послышалось инспектору.
– И это что, тоже недостаток их перед нами или, наоборот, достоинство?
– Не понимаю, о чём ты, дядя, – несколько смешавшись, пробормотал инспектор. – Я просто констатирую факт…
– А я просто его комментирую, – всё с той же еле заметной иронией проговорил комиссар. – Впрочем, не обращай внимания! А мысль о подруге весьма и весьма перспективна…
– Правда?! – обрадовался инспектор. – Тогда я сегодня же…
– До утра отложи! Хватит нам на сегодня о делах толковать! – улыбнулся комиссар и неожиданно сильно хлопнул племянника по плечу. – Слушай, а ты молодец!
– Не понял, дядя!
– Ты так легко перенёс моё сообщение о том, что это мы – мутанты! Или всё же так и не поверил этому всерьёз?
– Я и сейчас не верю! – каким-то хриплым, донельзя измученным голосом произнёс инспектор. – Те, кто так утверждает, или просто заблуждаются сами, или…
– Или что?
Ничего на это не отвечая, инспектор первым направился к лестнице, ведущей на первый этаж.
– Марта! – крикнул он, медленно спускаясь по раздражающе скрипучим ступенькам. – Скажи служанке, пусть на стол накрывает!
– Опять кушать?! – поморщился комиссар. – Ты извини, но не хочется что-то! Я лучше лягу пораньше, устал сегодня…
– Тогда сейчас же пошлю служанку, пусть срочно приготовит постель в гостевой комнате.
– Младшую служанку! – уточнил комиссар. – Ту, которая нам вино приносила! И пусть, кстати, потом не уходит, пусть задержится в комнате до моего прихода! Раздеться поможет… ну, и всё такое прочее…
Глава 4
Виктория
Проснулась я, как всегда в последнее время, очень рано. Просто открыла глаза и, несмотря на окружавший меня сплошной мрак, сразу же поняла: там, наверху, скоро рассвет.
А значит, здравствуй новый день и можно вставать!
В первые дни жизни в этом подземелье в всегда недоумевала, как это Охотник умудряется «чувствовать время», когда оно тут и вовсе даже неподвижно и неощутимо. Утро, день, вечер… для меня всё едино тогда было…
А вот теперь я и сама совершенно отчётливо ощущала то почти неуловимое мгновение, когда только что прошедшая ночь уступает место будущему дню. Этого не объяснишь словами… но просыпаться я