Хоровод движется быстрей.
ПЕТРАН БОЛЬШОЙ. Иванушка помалкивает. Пусть Его Буянское Величество разрешит…
ПЕТРАН МАЛЕНЬКИЙ. Что надо этому дуболому? Что еще ему тут разрешить?!
ЦАРЬ. Ну, если…
ЦАРИЦА. Петран Большой! По делу слово молвил?
ПЕТРАН БОЛЬШОЙ. По государственному.
ЦАРЬ. Пусть еще пару слов молвит. Коль озаботился государственной заботой.
ПЕТРАН БОЛЬШОЙ. (Рявкает на Иванушку). Сей час ответствуй! А то дам раза. (Рявкает на Петрана Маленького). А ты бы старался помалкивать почаще. Неслух царский!
Хоровод движется более старательно – живее у девушек стали руки.
ЦАРЬ. (Печально вздыхает). Дела, вижу, государственные. Молвил ты в соответствии.
ПЕТРАН МАЛЕНЬКИЙ. (Отступает за спину Царицы. Оттуда кричит). А Иванушка забоялся! Пусть в свою очередь проваливает из царских палат!
ИВАНУШКА. Мне помалкивать не с руки. Та девушка, что не поклонилась… Она и есть моя суженая!
Разом ударили балалайки. Хоровод распался. Сбросила платок Настасья – золота коса. Иванушка пошел танцевать с царевной танец. Какой? Наверное, свадебный.
БАБУШКА. Ой, боюся!
ЦАРЬ. А чего такое?
БАБУШКА. Ведомо стало, что пришла пора столы столовать.
ЦАРЬ. А давайте не станем бояться. Давайте лучше столы столовать.
ЦАРИЦА. Так ведь столы столовать, пиры пировать – это свадьбу справлять. Уговорили тебя, что ли, Буянское Величество?
ЦАРЬ. Оно и ладно. Уговорили. Будем, стало быть, столы столовать, пиры пировать, свадьбу справлять!
Все пошли танцевать под веселую музыку. Постепенно музыка становится тише. Вперед выходит Петран Большой. На голове у него – высокая шапка.
ПЕТРАН БОЛЬШОЙ. Несумнительное дело! Теперь быть мне воеводой. И подходящая шапка уже имеется.
Музыка становится громче. Все прекращают танцевать, кроме Царя и Царицы. Они выходят вперед, оставляя позади Петрана Большого, и принимаются исполнять нечто похожее на танец взаимного согласия. Петран Маленький пытается пролезть через толпу вперед.
ПЕТРАН МАЛЕНЬКИЙ. (Кричит в расстроенных чувствах). А Петран Большой пусть помолчит!
БАБУШКА. (Настойчиво). Ой, боюся я!
ЦАРЬ. (Замедляя движения, бросает ей через плечо). Не бойся, Бабушка. Нынче у меня здоровье вполне приличное.
БАБУШКА. (После того, как танец закончился и Царь с Царицей отошли назад). Вдругорядь кто поможет крестьянскому сыну? (В сторону). Да хоть земля, что в родном двору, у Бабушки-задворенки тако же, а и вкруг всех нас. Разве станут спорить с Бабушкой-задворенкой Иванушка и его Матушка?
ЗАНАВЕС
Судовой журнал «Паруса»
Николай СМИРНОВ. Судовой журнал «Паруса». Запись шестая: «Коля умный»
Сколько Смирновых на свете – запутаешься!.. Моего тезку Николая Смирнова соседи попросту называют Колей Умным, потому что он много прочитал разных книжек. Продал их в девяностые годы, когда работал механиком на льносемстанции, где зарплаты ему не давали четыре года. (Там раньше сортировали, сушили и очищали от сорняков семена льна для посева, теперь же льноводство – в забросе). Как он дожил до пенсии, стал снова книги покупать, но, в основном, о лечении травами и пособия по популярному оккультизму. И лицо у него, как он стал получать пенсию, пополнело, щеки слегка лоснятся, выражение – благодушное, хотя чувствуется, что он – гордый и цену себе знает. По улицам городка он ходит, сосредоточенно уйдя в себя и ни на кого не глядя.
Дом его отыщешь не сразу: он, точно испугавшись могил, отпрянул далеко с кладбищенской улицы, в болотистый лужок, упрятался за хмурый, запущенный огород со старыми, корявыми яблонями и кустами смородины. Отец у Коли погиб на фронте. Коля Умный сам этот дом строил, но достроить не успел – лет двадцать так и стоит. Низ у крыльца выгнил, пол в сенях полуразобран, и в кухне, как перешагнешь за порог, половица выворочена. Горница закопчена, потолок, как обуглившийся, запах тяжелый. Разный хлам лежит кучами, у окна навалена свекла и черная редька с ботвой – Коля так ее и варит, «чтобы витаминов было больше». Стул один, остальную мебель продал. Остались от прежней жизни еще два сломанных, почерневших холодильника. Неожиданно удивляет в этом логове красивая, ладная русская печка, затейливо отделанная хозяином, обложенная по верху изразцами.
Коля на людях не снимает спецовочного шлема – черного, тряпичного, напоминающего монашеский куколь. Говорит, на голове у него какая-то метина от облучения, полученного в армии, в Семипалатинске. И на улице и дома ходит он в бушлате, штаны рыжие от ветхости, подштопаны грубо иголкой кривыми, разной величины стежками, между ног шитво это треснуло. Он сидит на своем единственном, грязном, с прорванной обивкой стуле у шестка, раскрасневшись от огня, вольготно закинув ногу на ногу в валенках с галошами-тянучками: у одной – отвисла отставшая подошва. Сивая, облезшая от старости Умка, встретившая меня лаем на крыльце, крепко заснула перед ним у табуретки, на которой стоит грязный резиновый сапог: перед тем, как я пришел, хозяин нашивал на него белыми нитками резиновую же заплатку.
Некоторые книжные слова произносит он неправильно: «карма», как «корма лодки». «У человека есть астральное тело»… «Почему же не ходите в церковь?» – спрашиваю я у него. «Наступит время, отвечает, я пойду»… Он варит кашу собаке и с удовольствием рассказывает. Останавливаясь на самых интересных местах, выходит во двор за дровами, старыми досками и какими-то гнилушками. Убранство избушки, которое я рассматривал, оставаясь один, с каждым его рассказом казалось мне все чуднее: на всех вещах такая толстая пыль, будто они посыпаны землей.
В то, что он рассказывает – не верится, чересчур складно и – всё как в старинных житиях святых или сказках. Вот, например, вернувшись домой из Семипалатинска, он уже умирал от облучения, но его спасло таинственное посещение в 196… году, на второй день после Успения Богородицы. Это – главный престольный праздник в нашем городишке. В дом пришли две женщины, по виду цыганки. Одна веселая, красивая, лет тридцати пяти, руки у нее были скрыты под фартуком, сказала: «Давай погадаю!» Другая, совсем темная, видно, помощница, стояла все время молча. На лавке в горнице сидела мать и две старушки, родственницы. «Цыганки всё врут!» – ответил Николай. «А хочешь, я тебе всю жизнь расскажу?» – сказала цыганка. И стала рассказывать обо всех его родственниках и тех бабках, что сидели рядом, и оказалось – всё правда. Рассказывала ровно и – будто бы по старинной книге. Потом она начала говорить Николаю: «Ты родился третьим ребенком»… «Вторым – у меня был только один брат, Борис», – поправил он. Но мать тут же подтвердила – третьим: был еще выкидыш…
Дальше цыганка стала рассказывать «то, что только он один о себе знал». О службе в армии сказала, что «служил ты на кухне у дьявола – дьявол там землю жег и