– Вои царские на приступ, было, пошли, но отбиты с большим для себя уроном! – весело доложил один из вошедших, молодой курчавый паренёк с белозубой усмешкой и выпуклыми ласково-маслянистыми глазами. Он, кстати, как вошёл, так и вперился в Саньку откровенным, нагло-ласкающим взглядом.
– Многих убитыми потеряли, ещё более раненых с собой еле уволочь смогли, – угрюмо добавил сосед паренька, седой, длиннобородый, с плохо зажившим шрамом через всю щеку. – А у нас потерь, почитай, и не было никаких!
– Отбили приступ – это молодцы! – сказал Болотников нетерпеливо и искоса взглянул на Саньку. – За это хвалю! Или ещё о чём доложить хотели?!
Вошедшие помялись немного, переглянулись нерешительно.
– Тут вот какое дело… – запинаясь, проговорил длиннобородый. – Князья Шаховский и Телятевский напомнить повелели…
– Повелели?! – наливаясь кровью, рявкнул Болотников. – Они мною повелевать смеют?
– Нам повелели, – тут же поправился длиннобородый. – Напомнить повелели твоей милости, что военный совет ты им назначил сегодня после полудня! И царевич Пётр о том же просил тебе напомнить…
– Помню я о совете! – буркнул Болотников и вновь покосился на Саньку. Потом перевёл взгляд на наглого паренька, по-прежнему не спускающего с Саньки откровенно-жаждущего взгляда. Нахмурился… и паренёк, почуяв неладное, быстренько отвёл глаза.
– Так что передать князьям и царевичу? – спросил длиннобородый.
– Передайте им… – Болотников замолчал на мгновение, задумался. – Передайте, что совет сей на завтрашнее утро перенести надобно! Занят я весьма, понятно?!
– Понятно, – вразнобой отозвались вошедшие и, многозначительно при этом переглянувшись, вышли гуськом. А Болотников, выглянув следом, зычно крикнул кому-то (охране своей, скорее всего):
– Не впускать никого! Головы поотрываю!
Потом, вернувшись и плотно затворив за собой дверь, вновь подошёл к постели, опустился осторожно на самый её краешек.
– Такие вот дела, Санька! – проговорил он, глядя куда-то себе под ноги. – Одолели нас рати царские, в кремле тульском крепко заперли! А тут ещё провианта маловато, ну, да ничего! Посланы гонцы в Литву, к Дмитрию, дабы на выручку шёл! Или… – запнувшись на мгновение, Иван в упор посмотрел на Саньку, – или не придёт к нам помощь? Только это скажи!
– Я домой хочу! – вместо ответа, жалобно пролепетала Санька. – К маме хочу! Мне рано ещё умирать! И жить тут мне страшно!
И, уткнувшись лицом в подушку, она расплакалась. Горько, навзрыд.
– Девочка моя! Если б я знал, как… если бы я только мог тебе помочь в этом…
Вновь опустившись на колени и отвернув в сторону край покрывала, Иван принялся покрывать бесчисленными поцелуями Санькины волосы, шею, обнажённые плечи…
– Санька, Санечка! – бормотал он при этом, и голос его был полон горечи. – Ты же самой судьбой предназначена мне была, самой судьбой! И что ж она сделала с нами, судьба-судьбинушка?! Как же разнесла она нас с тобой во времени, подлая!
Иван целовал её долго, руки его в это же время постепенно отодвигали в сторону покрывало… и вот уже Санька ощутила щекотание его усов и бороды у себя на спине, потом ещё ниже и это было довольно неприятно. Зарывшись лицом в подушку и крепко сжав зубы, Санька пыталась вернуть то мимолётное ощущение, когда сквозь огрубевшие черты взрослого и много повидавшего в жизни мужчины вдруг взглянуло на неё такое знакомое и такое юное лицо Ванюши… но ощущение это, увы, не пожелало вновь воротиться. Те трое, так некстати ворвавшиеся в комнату, спугнули его, порушили что-то, пусть неосязаемое и необъяснимое, но весьма и весьма важное…
А тут ещё так некстати вспомнилось об Андрее…
– Не надо!
Оттолкнув от себя Ивана, Санька вновь по самую шею закуталась в покрывало.
– Зачем это сейчас?!
– Вот именно, незачем!
И Санька, и Иван почти одновременно обернулись на голос.
– Фидлер?! – голос Болотникова задрожал от гнева. – Тебе что тут надо?!
Невысокий плотный человечек средних лет и весьма ординарной наружности ничего на это не ответил, он лишь как-то устало и, одновременно, с явным облегчением усмехнулся. В руке человечек держал какой-то довольно объёмный свёрток.
– Да вот, шёл мимо…
– Вон пошёл!
Иван вскочил на ноги, рука его привычным жестом метнулась к поясу… впрочем, там не было сейчас ни сабли, ни даже кинжала.
Тогда Болотников, сделав стремительный шаг вперёд, ухватил человечка за отвороты кафтана, крепко встряхнул и даже приподнял чуть над полом.
– Не переходи межу, лекарь! Я тебя ценю, ты то ведаешь… но всему есть межа!
– Не надо горячиться, Ванюша! – проговорил, а вернее, прохрипел полузадушено человечек по имени Фидлер, и голос его с явственно различимым акцентом был на удивление спокоен и даже невозмутим: – Ты ведь тоже хочешь, чтобы Александра, любовь твоя первая и единственная, в собственное своё время беспрепятственно воротиться смогла?
– Что?! – растерянно и как-то совсем по-детски проговорил Иван, разжимая пальцы и, одновременно с этим, вновь опуская Фидлера на пол. – Откуда ты… да кто ты на самом деле?!
– Кто это?! – закричала Санька, вскидываясь в постели. Придерживая покрывало у груди, ужасом смотрела она на незнакомца. С ужасом и, одновременно, с невнятной ещё надеждой. – Скажи, кто это?!
– Фидлер это, – медленно, словно через силу, проговорил Иван, не сводящий глаз с этого самого Фидлера.
– Фидлер? – ппереспросила Санька. – А кто это, Фидлер?
Она уже слышала ранее эту фамилию, вот только никак не могла вспомнить: где и когда…
– Лекарь он… – сказал Иван, переводя взгляд с Фидлера на Саньку. – Лекарь иноземный. В Калуге подослал его Шуйский, дабы меня отравил, страшную клятву в том взял с лекаря. Но прибыв ко мне, сразу же Фидлер открылся чистосердечно, на нашу сторону перешёл. И вот с той поры…
– Он сказал, что может… – Санька даже задохнулась от волнения, – что может вернуть…
– Об этом чуть позже! – Повернувшись в сторону Саньки, Фидлер почтительно и, в то же время, как-то насмешливо ей поклонился. – А покамест держи одежку свою!
И он бросил свёрток на постель, прямо к ногам Саньки.
– Одевайся, а мы отвернёмся пока. Оба, и я, и Ванюша!
Иван, что удивительно, протестовать против столь вольного к себе обращения не стал, и они действительно отвернулись почти одновременно. А Санька трясущимися руками принялась разворачивать свёрток. Джинсы, курточка, тенниска, кроссовки… носочки, трусики даже… всё её, личное…
Или не совсем её?! Уж больно новой и даже неношеной выглядит одежда, да и кроссовки тоже…
– Всё правильно, Александра! – словно прочитав её мысли, сказал, не оборачиваясь, Фидлер. – Не твоё это, но в точности, каким твоё было, когда вы с