Спустившись на пирс, Крид ощутил, как древесные доски слегка прогибаются под его весом, хотя внешне он выглядел абсолютно так же, как и раньше. Это было ещё одно напоминание о трансформации, произошедшей с его телом — оно стало плотнее, тяжелее, словно состояло теперь из материи более высокого порядка, чем обычная физическая субстанция.
Виктор направился к своему отелю, стараясь двигаться естественно, не привлекая внимания. Но даже с этой предосторожностью он замечал, как прохожие невольно расступаются перед ним, инстинктивно ощущая нечто странное, нечеловеческое в его ауре. Собаки скулили и прятались за ноги хозяев, дети смотрели на него широко распахнутыми глазами, словно видели нечто невидимое для взрослых.
В номере отеля Крид первым делом подошёл к зеркалу. Его внешность практически не изменилась, если не считать странных вспышек неземных цветов в глазах, когда он испытывал сильные эмоции. Но внутри… внутри всё было иначе.
Он мог чувствовать, как пять колец, слившиеся с его сущностью, работают на пределе возможностей, создавая систему сдержек и противовесов для праматерии. Они были словно плотина, сдерживающая океан первозданной силы, и если эта плотина даст трещину…
Виктор тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли. Он справится. Он всегда справлялся. И на этот раз ставки были выше, чем когда-либо — судьба его семьи, возможно, всего мира, зависела от его способности сохранять контроль над силой, текущей в его венах.
Он сел на край кровати и закрыл глаза, входя в состояние глубокой медитации — техники, которую освоил ещё в храме Белого Облака под руководством Ли Вэя. Но теперь, с праматерией внутри, медитация приобрела новое измерение. Он мог опускаться глубже, видеть яснее, ощущать тоньше.
В этом состоянии Виктор начал систематически исследовать изменения, произошедшие с его телом и сознанием после слияния. Праматерия была интегрирована в его сущность не хаотично, а следуя определённому паттерну, структуре, которую, казалось, определили пять колец Копья Судьбы.
Наиболее опасные, разрушительные аспекты первозданного хаоса были изолированы в энергетических капсулах, разбросанных по всему телу. Более управляемые, созидательные аспекты слились с его собственной энергией, усиливая и трансформируя существующие способности.
Но главное изменение произошло на уровне сознания. Виктор обнаружил, что его восприятие расширилось, охватывая спектры реальности, прежде недоступные даже его необычным чувствам. Он мог видеть энергетические потоки, пронизывающие мир, слышать музыку сфер, ощущать вкус эмоций окружающих людей.
И он мог… влиять на реальность. Не просто физическим воздействием, а прямым, концептуальным. Сосредоточившись на стакане воды, стоявшем на тумбочке, Крид подумал о холоде — и вода мгновенно замёрзла. Подумал о тепле — и лёд растаял, превращаясь в пар. Это не было магией в обычном понимании, скорее, прямым взаимодействием с основами бытия, с самой структурой реальности.
Такая сила опьяняла и одновременно пугала. Виктор понимал: один неосторожный импульс, одна несдержанная эмоция — и последствия могут быть катастрофическими. Ему предстояло заново научиться контролю, дисциплине, сдержанности — качествам, которые он оттачивал тысячелетиями, но которые теперь требовали совершенно нового уровня мастерства.
Три дня Крид провёл в номере отеля, не выходя наружу, не контактируя с людьми. Он медитировал, экспериментировал со своими новыми способностями, привыкал к постоянному присутствию праматерии внутри своего сознания. Это было похоже на приручение дикого зверя — не силой, но терпением, пониманием, установлением взаимного уважения.
На четвёртый день, когда Виктор почувствовал, что достиг достаточного уровня контроля, в дверь его номера постучали. Это был посыльный из порта, принёсший телеграмму. Крид развернул листок и увидел короткое сообщение, подписанное именем Изабель:
«София заболела. Странные симптомы. Врачи бессильны. Возвращайся немедленно».
Сердце Виктора пропустило удар. София, его маленькая, умная, любопытная София… Что могло случиться с ней? Какая болезнь могла оказаться недоступной пониманию современной медицины?
Он мгновенно вспомнил странный медальон, который подарил дочери перед уходом. Древний артефакт из металла, напоминающего серебро, с голубоватым оттенком и выгравированным лабиринтом-мандалой. Медальон, который, по легенде, «помогает видеть вещи такими, какие они есть на самом деле».
Могла ли эта вещь как-то повлиять на Софию? Могла ли она активировать что-то дремлющее в крови девочки — наследие её необычного отца?
Виктор быстро собрал вещи, расплатился за номер и поспешил в порт. Времени на долгие размышления не было. Его дочь нуждалась в нём, и он должен был добраться до Сполетто как можно скорее.
Но внутри его сознания праматерия волновалась, словно предчувствуя что-то важное. Виктор чувствовал её беспокойство, её странное возбуждение, когда он думал о дочери. Словно древняя сила узнавала что-то знакомое, родственное в образе Софии, проносящемся в его мыслях.
«Что ты скрываешь от меня?» — мысленно спросил Крид, обращаясь к праматерии внутри себя.
Ответ пришёл не словами, а образами, концепциями, слишком сложными для человеческого языка. Но их смысл был ясен: София была не просто дочерью Бессмертного. В ней дремала сила, родственная силе колец Копья Судьбы, но иная, комплементарная. И теперь, когда Виктор стал сосудом для праматерии, этот потенциал начал пробуждаться, откликаясь на присутствие древней силы, словно отдалённое эхо.
Крид стиснул зубы, направляясь к парому, который должен был доставить его на материк. София, его малышка… Неужели и она обречена на судьбу, подобную его собственной? Неужели и ей предстоит нести бремя сил, превосходящих человеческое понимание?
Нет, решил Виктор. Он не допустит этого. Он найдёт способ защитить дочь, направить её потенциал в безопасное русло, дать ей выбор, которого не было у него самого. С новой силой, текущей в его венах, с мудростью тысячелетий за плечами, с праматерией, интегрированной в его сущность, он должен был найти путь.
Стоя на палубе парома, уносящего его к материку, Виктор смотрел на горизонт, где небо встречалось с морем. Впереди ждало новое испытание, возможно, самое сложное из всех, что он проходил за свою долгую жизнь. Но он был готов. Более чем когда-либо.
— Я иду, дочка, — прошептал Крид, и его слова, казалось, эхом разнеслись по самой ткани реальности, вызывая лёгкую рябь в структуре пространства-времени. — Держись. Я иду.
* * *
Дорога домой казалась Виктору бесконечной. Паром до материка, скоростной поезд до Рима, затем аренда автомобиля до Сполетто — каждая секунда промедления отдавалась в его сердце болью, усиленной новыми чувствами, которые принесла праматерия. Он ощущал не только собственное беспокойство, но и странный резонанс, доносящийся из-за многих километров — слабый, но настойчивый зов, исходящий