Крид поднялся с трона и подошёл к большому окну, выходящему на город. Иерусалим лежал перед ним, изменившийся почти до неузнаваемости за те месяцы, что прошли с его завоевания. Там, где раньше стояли мечети, теперь возвышались христианские соборы. Улицы патрулировали рыцари в белых плащах с серебряными крестами. На площадях горели костры, в которых сжигали книги, не угодные новым хозяевам города.
— Когда-то я был наивен, — произнёс Виктор, не оборачиваясь. — Считал, что достаточно просто не допустить торжества зла. Теперь я понимаю, что этого мало. Мир нуждается в жёсткой руке, направляющей его к истинному пути. И эта рука — моя.
Он повернулся к Изабелле, и она едва сдержала вздох, увидев, какая тень легла на его лицо.
— Каждый город, каждое селение от Средиземного моря до Евфрата будет очищено от скверны ложных верований. Каждый камень каждого языческого храма будет вырван из земли. Каждое дитя будет воспитано в истинной вере, даже если для этого придётся забрать его у родителей. И когда эта земля станет единой в вере, тогда и только тогда мы обратим взор на остальной мир.
— И что будет с теми, кто откажется принять новый порядок? — спросила Изабелла, хотя уже знала ответ.
— Их не будет, — просто ответил Крид.
Он вернулся к трону и взял Копьё, рассматривая три светящихся кольца на рукояти.
— Меня беспокоит Абаддон, — произнёс Виктор, меняя тему разговора. — Он исчез после битвы за Иерусалим. Ни одного следа, ни одной весточки. Словно растворился в воздухе.
— Или готовит удар, — мрачно добавила Изабелла. — Возможно, он нашёл след четвёртого кольца.
— «Где восходит солнце над морем крови», — процитировал Крид слова Хранителя. — Что это может значить?
Прежде чем Изабелла успела ответить, двери зала распахнулись, и вошёл брат Антоний. Старый рыцарь выглядел уставшим, но в его глазах горел огонь возбуждения.
— Монсеньор… то есть, Ваше Величество, — поправился он, склоняясь перед Кридом. — Донесения из Дамаска. Город готов сдаться без боя.
Виктор кивнул, словно не ожидал иного.
— Условия?
— Они просят сохранить жизнь жителям и право мусульманам беспрепятственно покинуть город, — ответил брат Антоний.
Крид на мгновение задумался, затем покачал головой.
— Никто не покинет город. Всем жителям Дамаска будет предложено принять истинную веру. Кто согласится — останется жить под нашим покровительством. Кто откажется…
Он не закончил фразу, но все присутствующие поняли невысказанное.
— Брат Антоний, отправьте гонца с нашими условиями. И готовьте армию к выступлению. Даже если Дамаск сдастся, мы должны быть готовы подавить любое сопротивление.
Рыцарь поклонился и покинул зал. Изабелла смотрела на Виктора с плохо скрываемым беспокойством.
— Ты изменился, — снова произнесла она. — Копьё меняет тебя. С каждым найденным кольцом ты становишься всё более… бесчеловечным.
Крид повернулся к ней, в его глазах мелькнуло что-то похожее на прежнюю теплоту.
— Я был человеком слишком долго, Изабелла, — тихо сказал он. — Тысячелетия я наблюдал, как люди повторяют одни и те же ошибки, как вновь и вновь войны, жестокость и фанатизм разрывают мир на части. Я пытался вмешиваться, направлять, но этого недостаточно. Мир нуждается в сильной руке.
— Но какой ценой, Виктор? — настаивала она. — Ты говоришь о мире, но несёшь войну. Говоришь о вере, но насаждаешь её страхом и кровью. Разве этого хотел пророк, которого ты пытался спасти на Голгофе?
Криду словно дали пощёчину. Он застыл, его взгляд затуманился, словно он вспоминал тот далёкий день, когда всё изменилось.
— Возможно, ты права, — наконец произнёс он, и на мгновение в его голосе послышались нотки сомнения. — Но у меня нет выбора. Если Абаддон найдёт оставшиеся кольца первым…
— Тогда он принесёт в мир хаос и разрушение, — закончила за него Изабелла. — Но чем твой путь лучше, если он ведёт к тому же результату, только под другим знаменем?
Виктор не ответил. Он снова подошёл к окну, глядя на город, преображённый его волей. Вдали виднелись огни лагеря новобранцев — детей, забранных у местных жителей и воспитываемых в духе преданности Рассветному ордену. Они станут новым поколением воинов, не знающих ни сомнений, ни жалости. Его орден, его армия, его вера.
— Мы выступаем на Дамаск через три дня, — произнёс Крид, не оборачиваясь. — А затем… затем мы отправимся на восток, искать четвёртое кольцо. «Где восходит солнце над морем крови». Море крови… — он задумался. — Возможно, это не метафора. Каспийское море иногда называют Красным из-за отражений заката. А если смотреть из Персии, солнце восходит над ним.
— Персия… — эхом отозвалась Изабелла. — Империя Сасанидов давно пала, но её наследие живёт в тех землях. Древние храмы огнепоклонников, библиотеки с текстами, пережившими Александра и арабские завоевания…
— И, возможно, четвёртое кольцо, — закончил Виктор. — Мы пойдём туда после Дамаска. И горе тем, кто встанет у нас на пути.
* * *
Дамаск пал без единого выстрела. Городские ворота открылись перед армией Рассветного ордена, и местные правители вышли с ключами от города, склоняясь перед новым королём Иерусалима.
Но то, что последовало за мирной сдачей, вошло в историю как «Дамасская чистка». Виктор Крид лично руководил процессом обращения населения в христианство. Мечети были осквернены и превращены в церкви. Коран и другие исламские тексты сжигались на городских площадях. Мусульманские учёные, отказавшиеся отречься от своей веры, были казнены, а их библиотеки разграблены.
Дети отбирались у родителей и отправлялись в специальные лагеря, где под руководством монахов Рассветного ордена их обучали новой вере и воинскому искусству. Эти дети должны были стать новой элитой — преданными воинами, готовыми умереть по одному слову своего бессмертного короля.
Из Дамаска армия Крида двинулась дальше на восток, подчиняя город за городом. Их путь был отмечен пожарами и кровью, руинами древних храмов и новыми крестами, возвышавшимися над покорёнными землями.
Но даже в разгар этого триумфального шествия Виктор не забывал о своей главной цели. Каждый захваченный город подвергался тщательному обыску. Рыцари Рассветного ордена проверяли все библиотеки, храмы, сокровищницы, ища любые упоминания о четвёртом кольце Копья Судьбы.
И по мере того, как росла его империя, росло и беспокойство среди