Капитан Григорий Галуза прослужил в войсковой разведке полных три года. Он мог с уверенностью сказать, что разведчики – самое суеверное племя на всем фронте. Откуда это пошло, сказать трудно. Возможно, такие предубеждения связаны были с тем, что едва ли не ежедневно разведчикам приходится ходить по лезвию ножа, чаще других заглядывать в глаза смерти. А личный и житейский опыт, позволявший порой пренебрегать дисциплинарным воинским уставом, порой позволяет выживать в самых безвыходных ситуациях. Отсюда и безоговорочная вера в приметы.
Первое неписаное правило начиналось уже на стадии призыва: в разведку отбирали только добровольцев. «Покупатель» из разведки, часто прибывший прямо с передовой, имел право первым набирать пополнение. Предпочтение отдавалось выносливым и сильным, желательно уже проявившим себя в какой-нибудь из спортивных дисциплин: самбо, стрельба, лыжи… Характер тоже должен быть закаленным. «Покупателю» достаточно было один раз поговорить с потенциальным новобранцем, чтобы понять, что он собой представляет, – ведь порой даже груда мышц не указывает на крепость характера.
Так же отбирались добровольцы и для выполнения боевых заданий. Никаких приказов, только добровольно. Командир приходил в блиндаж, где проживали разведчики, обстоятельно объяснял поставленную задачу и только после этого спрашивал у них, кто желает войти в группу.
В этот раз задание было куда более масштабным и куда более опасным. Для его грамотного исполнения требовалось разведчиков значительно больше.
Вернувшись в расположение, капитан Галуза отвел разведроту в небольшой лесок, прореженный взрывами; велел разместиться на зеленой поляне с ромашками и обстоятельно, не пропуская ни одного момента, поведал о том, что требовало от него начальство, после чего попросил высказаться желающим.
Какое-то время царила полная тишина. Было слышно лишь пение лесных птиц, которые, воспользовавшись паузой между боями, теперь неистово голосили, словно хотели перекричать гул канонады, раздававшийся вдалеке.
Галуза внимательно смотрел на подчиненных и терпеливо дожидался ответа. Любому штабисту одежда разведчиков могла бы показаться настоящим вызовом уставу: все были одеты кто во что горазд. Старший сержант Вершинин, оседлавший потемневший березовый пенек, напялил на себя немецкий китель. По его уверению, в нем легче ползать, а старшина Потапов надел на себя ватную куртку. Его выбор тоже был вполне понятен – в толщине куртки застревали мелкие осколки, а в рукопашной она не однажды спасала его от удара ножом. Рядовой Аветян сидел на траве, опершись спиной о ствол толстой осины, – он никогда не расставался с каской, а вот его закадычный дружок Алеко Якобашвили, наоборот, предпочитал пилотки. Разношерстная получилась публика. Но дело ведь не в форме, а в том, как разведчик справляется с поставленной задачей. Вот здесь нареканий не возникало, так что командованию невольно приходилось закрывать глаза на некоторую «махновщину» в своих рядах.
Оружие тоже у всех было разное. Это уже как судьба, кому что подойдет. Бывает, что прикипаешь к какому-то автомату и ни на какой другой его не променяешь, потому что он тебя не однажды в жестоком бою спасал и далее еще не раз выручит.
В первом взводе под командованием техника-лейтенанта Чечулина почти все разведчики ходили с немецкими штурмовыми винтовками. Основная причина предпочтения – их легкость, которая при многочасовом походе нередко играет решающую роль, а еще из-за большей дальности прицельной стрельбы. Во втором взводе, напротив, остановились на пистолете-пулемете Шпагина[114], объясняя свой выбор высокой дульной скоростью, позволяющей уверенно поражать цель на дистанции до двухсот пятидесяти метров. Правда, такая скорострельность безжалостно пожирала патроны, а потому ими следовало запасаться в достаточном количестве. И все, как один, предпочитали советские пистолеты, но не упускали случая обзавестись и немецкими.
– Товарищ капитан, если вы о том, кто пойдет на этот раз, так я с вами, – нарушил тишину старшина Степан Ракита.
Рослый, сильный и невероятно гибкий, он был любимцем у всей женской половины дивизии. Отыскал его капитан Галуза в штрафном батальоне, куда тот угодил из тюрьмы за разбой. Перед тем как попасть в штрафбат, он успел отсидеть половину срока за ограбление и готов был рискнуть по-крупному, чтобы вернуть себе волю. Тот самый случай, когда говорят: «Ищи смелого в тюрьме!»
После недолгого разговора с Ракитой Галуза понял, что это именно тот человек, которого не хватало в роте. Смелость и дерзость – это, конечно, хорошо, но в роте ими обладает каждый, а вот принимать нестандартные решения, порой противоречащие здравому смыслу, и при этом добиться желаемого результата, на это способен далеко не каждый. Ракита уже проявил себя в бесшумном снятии часовых. Вот только никто и никогда у него не спрашивал, где он сумел приобрести столь необычный навык.
Сложно предвидеть, что бы с ним произошло, если бы Григорий Галуза не отобрал его в разведку: штрафная рота, к которой был приписал Степан Ракита, на следующий день при взятии безымянной высотки полегла целиком…
– Пиши меня, командир, – отозвался с самого края поляны рядовой Смолин. – Веселое дело, как раз по мне! Ведь на танках поедем, как же без меня?
В разведроту Смолина отобрали в танковом батальоне, где он служил водителем. Парень был на хорошем счету у командиров, прекрасно разбирался в моторах, и комбату было откровенно жаль с ним расставаться. В разведроте он пришелся очень кстати: в батальоне на вооружении имелось несколько танков, и разведчики не однажды применяли их в своих целях, поэтому требовался человек, способный в полевых условиях при минимально возможных средствах устранить поломку, и рукастый Смолин уже не однажды доказал свою необходимость.
– Пиши меня, капитан! – выкрикнул сержант Рябинкин, стоявший на краю поляны. В роте его звали Шоколадом. У этого белобрысого красавца в каждом кармане всегда было по шоколадке. Он выменивал их у интендантов на часы, на немецкие пистолеты и на все то, что удалось достать в немецком тылу в качестве трофеев. Женщины его любили, и было за что: голосист, красив, сладким кормит, что еще нужно? – Не могу допустить, чтобы такой кипиш мимо меня прошел.
Записалось шестнадцать человек, с учетом четырех пленных немцев оставалось набрать еще пятерых. Галуза рассчитывал, что старший сержант Петр Похотько, как это происходило не однажды, будет в числе первых – одним своим присутствием он вселял в разведчиков уверенность, не говоря уже о том, что имел колоссальный опыт выхода на вражескую территорию. Однако Петр помалкивал и втихомолку смолил ядреный табачок, сидя на облупленном пеньке и опасаясь встретиться взглядом с командиром роты. Что-то его ломало, но какая беда с ним приключилась, понять было невозможно. В чужую душу не заглянешь – сплошь потемки!
Не выдержав, Григорий откровенно поинтересовался: