Народу прилично, кроме знакомых есть те кого не знаю. Сидят кто на чём, и кто где, болтают меж собой, и слушают бренчащего на гитаре парнишку.
Я тоже присел в уголочек.
'В ночи летит могучий караван
Людьми и техникой набитый
Сказали нам летим в Афганистан
Спасать народ Амином с толку сбитый…
И шесть часов прошли как пять минут
Хотя идем по расписанию
Нас полосы огни к себе зовут
И самолет заходит на посадку…'
Парень откровенно фальшивит, играет тоже так себе, но людям нравится. Наливают, пьют и просят на бис.
'Они ушли, покинули тебя
Им партия дорогу указала
Иди и выполняй святой приказ
Чтоб Родина спокойно засыпала… — монотонно подвывал «певец», и сменив аккорд, старательно выбренькивал следующий куплет.
Спокойно спите матери отцы
Невесты жены сердцу дорогие
Храним мы свято честь родной страны
Мы верные сыны твои Россия…
А народ тащился. Мужики все здоровые, один брутальней другого, а то и дело слезу пускают от избытка чувств.
Спев ещё одну песню, парень отставил гитару, и пьяно улыбаясь, замотал головой.
— Всё мужики, я пас. Не могу больше, горло болит, и пальцы в кровь уже стёр. — повернул он руки ладонями вверх.
А меня тем временем заметил Лёха.
— Здорово Пионер! Ты откуда взялся? — подошёл, пошатываясь, он.
— Оттуда. — показал я на вход.
Леха напрягся, соображая, и чуть стормозив, кивнул, подтверждая что никак иначе я появиться не мог. Потом сгробастал со стола чей-то стакан, наполнил его, и передал мне.
— Давай, не чокаясь, за пацанов!
Я выпил.
— На гитаре умеешь чо? — внимательно проконтролировав процесс выпивания, спросил он.
Я скромно ответил что умею, но давно не практиковался, что было абсолютной правдой. Гитарой я увлёкся уже под конец жизни, и играл так, по наитию. Ни нот, ни премудростей никаких не знал. Слух есть, голос тоже, вот и бренчал по блиндажам когда попросят.
Репертуар примерно как у парнишки этого, только в соответствии со временем, разумеется. Ну и так, хиты некоторые мог напеть, того же Цоя например.
Основательно набравшийся Леха схватил гитару, и бережно, словно ребенка, протянул её мне.
«Ну что, вот он, твой звездный час, Дима Иванов» — с ухмылкой подумал я, сжимая гитару в руках.
Взял, примерился, и чутка поперебирав струны — гитара оказалась расстроена, наиграл простенькую мелодию.
Внимания никто не обратил, даже Леха, услышав моего «кузнечика», махнул рукой и отвернулся.
Но я не сдался. Потыркавшись минут десять, наконец смог почувствовать инструмент, и уже не стесняясь, выдал на одном дыхании:
'Вечером на нас находит грусть порой, порой
Сердце ноет, сердце просится домой, домой
Взвоет ветер над бараками, БМП нам лязгнет траками
Домой! Домой! Пора домой!
Взвоет ветер над бараками, БМП нам лязгнет траками
Домой! Домой! Пора домой!'
Результат превзошел все ожидания. До меня, когда пел паренек, в зале стоял гомон. Афганцы выпивали, переговаривались меж собой, ну и вообще вели себя как в ресторане, где музыка это фон.
Сейчас же они слушали. Все без исключения, молча, не произнося ни слова.
Закончив играть, я поднялся, и попытался передать гитару появившемуся рядом хозяину инструмента.
— А ещё можешь? — отчего-то грустно спросил тот.
— Могу. — ответил я, и пробежавшись по струнам, выбрал ещё одну «нейтральную» вещь, мысленно попросив прощения у Коли Расторгуева.
А на войне, как на войне — патроны, водка, махорка в цене
А на войне нелегкий труд, а сам стреляй, а то убьют
А на войне, как на войне, подруга, вспомни обо мне
А на войне — неровен час, а может, мы, а может, нас…'
Я играл опять в полном молчании со стороны зрителей, но когда дошёл до «комбата», следующий припев мне уже подпевали.
'Комбат-батяня, батяня-комбат, ты сердце не прятал за спины ребят
Летят самолеты, и танки горят, так бьет, ё, комбат, ё, комбат!'
Подпевали нестройно, но с чувством, особенно в конце, когда немного подучили слова.
После Любэ пришла очередь Цоя, потом я спел пару песен из Наутилуса, ну а когда перешёл к «окопным», из той, пока ещё не состоявшейся войны, меня едва на руках не качали.
Да, афганцы были поголовно пьяные, к моменту моего триумфа уничтожив почти все свои запасы. Но даже будь они трезвы, в той атмосфере в которую они сами себя погрузили, эффект был бы таким же.
* * *
— Работа? — утром следующего дня, опохмелившись, переспрашивал Лёха.
— Да, серьёзная, и очень опасная работа. — подтвердил я.
— Опасная? — переспросил он.
— Очень. — подтвердил я.
— Мы готовы. — массируя виски в попытке избавиться от головной боли, неожиданно согласился Лёха, но к серьёзному обсуждению мы перешли только к обеду на общем — из тех кто остались, собрании.
— Думаешь получится? — недоверчиво выслушав мой «план», спросил невзрачного вида паренёк по прозвищу «Соня». То ли сапёр, то ли снайпер, запомнился мне тем, что за столом рассказывали как он трое суток раненого товарища на себе по горам тащил, причём товарищ этот, — а он тоже был здесь, весил едва не вдвое больше своего спасителя.
— Уверен. Главное не бздеть. — не оставил я места для отступления. Парни эти вообще очень трепетно относились к таким вещам, оскорбляясь даже на самые неявные намеки на трусость.
— Тем более деньги хорошие, да и вообще, от людей уважение.
— Уважение? Ты ж нам в бандиты предлагаешь податься? Откуда уважение? — задали мне коварный, но вполне ожидаемый вопрос, ответ на который был заготовлен заранее.
— А мы по-человечески себя вести будем. Наркоту из города уберем, рэкет приструним, беспредел «отменим». Людям будет с чем сравнить, отсюда и уважение получится. — без запинки оттарабанил я.
Парни молчали, а на их лицах явно читалась активная работа мозга.
Но я не переживал, будучи уверен что они согласятся. И тут даже не столько в морали дело, внешне афганцы может и стараются показать своё благородство, но на самом деле всё решают деньги. Хорошо за правду стоять когда сыт и сверху не капает, а вот когда пузо от голода крутит, и спать сыро, тут уже и подумаешь, нужна такая правда, или всё-таки не нужна.
В итоге согласие было получено, и вечером