Он больно её схватил. Да. Потерял контроль. Но ведь это только всего один раз, случайность. Не сбегать же из-за этого! Или есть что-то ещё, чего он не понимает?
Андрей собрал пылесосом гречку. Поднял одежду, которую Юля в спешке разбросала, аккуратно сложил её обратно на полку. Мучило какое-то нехорошее предчувствие.
Словно во сне прошло полтора часа. Мокрый снег за это время превратился в мелкую метель, бушевавшую в темноте.
Он набрал Юлин номер ещё раз. И наконец она ответила:
– Андрей, оставь меня в покое.
Он подумал, что у неё новый парень. У неё всегда были новые парни.
– Где ты? – спросил он.
На фоне их разговора раздался неприятный скрежет: возможно, разъехались двери старого лифта.
Она, похоже, не собиралась ничего объяснять:
– Нигде. – Помолчала и добавила мягче: – Уезжаю.
– Куда?
Он сам не знал, чего пытался добиться. Всё же было понятно. Скорее, спрашивал по инерции.
Послышался ещё какой-то шум, а потом, на излёте последних секунд разговора, еле различимое слово: «Пришла», сказанное со знакомой интонацией.
– Мне пора, – Юля сбросила звонок.
Казалось, лёд схватил все его мысли. Он бросился к подоконнику с книгами. Юлины учебники стояли на месте. Маяковского не было.
Набрал номер ещё раз – абонент недоступен.
Впервые в жизни он испугался так же, как тогда, в школе, когда услышал выстрелы в соседнем классе. Это нелепо: он просто помешался на Зелёнкине. Не мог быть это его голос. И всё же…
Звонить в отдел? Понадобится время на оформление ордера. Вызвать полицию на Пермякова? Да они поднимут его на смех с такими объяснениями…
Андрей вытащил пистолет из сейфа, надел кобуру, накинул куртку и выскочил на улицу. Бет разлепила жёлтые глаза фар. Выбрался со двора, проехал около километра и на мосту попал в тягучую пробку. Впереди была авария, почти перегородившая движение. Сорок минут промаялся в почти обездвиженном потоке машин. У него было ощущение, что в животе всё перекручивается от напряжения. Он стал следить за дыханием, чтобы успокоиться, – три средних вдоха, пять коротких выдохов.
Около восьми Андрей бросил машину у серого панельного дома.
– Полиция, открывайте! – велел он голосу в домофоне.
– Вы к кому? – недоумевал голос.
– Открывайте! Мне что, соседям звонить? – со стальной угрозой проорал он.
Дверь открылась.
Он поднялся на лифте, двери открылись со скрежетом. Услышал испуганный шёпот и шаги за дверью. Не отпуская кнопки звонка, показал в глазок удостоверение.
– Срочно. Открывайте!
В прихожей ждала напуганная престарелая пара. Так что часть его напора и тревоги даже растаяла от их жалкого вида и от бедняцко-растрёпанного состояния квартиры.
– Николай Иванович Зелёнкин дома?
– Его нет, – пролепетала старушка. – Что случилось?
Андрей знал, что не имеет права вторгаться в их жизнь без постановления, но рассуждать было некогда. Он быстро заглянул на кухню, в туалет, в ванную. Осмотрел зал, хранивший следы тихой и благопристойной старческой жизни – там шелестело дешёвое телевизионное шоу. Попытался открыть последнюю дверь, но она была заперта.
– Что здесь? Почему заперто?
– Это комната сына, он не любит, когда к нему заходят, – сказал старик.
– Можете открыть?
– Ключ у Коленьки, – пропищала мать, – а мы не ходим сами.
– Так…
Андрей осмотрел видавшую виды дверь и с размаху ударил правой ногой в район замка. Дверь всхлипнула, но устояла. Старики подпрыгнули от неожиданности.
– Что вы делаете? – заволновался мужчина.
Андрей со всей силы ударил ещё раз. Деревянная страдалица затрещала, охнула и поддалась. В комнате никого не было. Но он сразу же заметил пугающих ростовых кукол. У одной над свадебным платьем торчала шкатулка вместо головы. У других на капроновые лица были пришиты бусины или пуговицы. Ромбов остолбенел. Куклы сидели и лежали на подоконнике, на диване, заваленном тетрадями, бумагами, какими-то пакетами, потрёпанными игрушками, и просто гнездились по углам.
Помещение напоминало огромный запылённый склад макулатуры и всякого ширпотреба: от пола до потолка росли башни книг и каких-то тряпок.
Андрей подошёл к одной из кукол – с чёрным колготочным лицом, глазами-пуговками и нарисованным ртом – и наклонил её, чтобы осмотреть сзади; кукла запела: «В лесу родилась ёлочка…»
– Что это? – он ошарашенно взглянул на стариков, так и не решавшихся переступить порог.
– Это Колины куклы… – объяснил отец так, как будто объяснял очевидное. – Он интересуется историей русской куклы.
– Мы не знали, что у него столько их накопилось… Он нам не разрешает сюда заходить, – дополнила старушка.
– Где он сейчас? – Андрей подскочил к отцу Зелёнкина и прижал его к стене.
Мать заохала:
– Он час назад ушёл…
– Один? – легко встряхнул деда для убедительности.
Старики переглянулись – он поймал их продолжительный взгляд, в котором, кажется, прочитался за туманом старости какой-то рельеф реальности.
– С ученицей. К нему ученица пришла, – пролепетал дед.
Андрей отпустил его:
– Куда?
Старики молчали…
– Куда они пошли?! – ещё раз проревел Андрей.
Дед заскрипел мыслью:
– В гараж… Может быть, в гараж?
Андрей почувствовал, как перестаёт контролировать себя, как у него начинается приступ. Голова задёргалась. Он опёрся на стену прихожей, чтобы не упасть, и задышал как в машине – три средних вдоха и пять коротких выдохов. Отпустило. Он не мог понять, осознают ли старики, что происходит, или нет. Но разбираться не было времени.
Вытряс из них местоположение гаража – оказалось, недалеко.
– Ничего здесь не трогать. Если вернётся, звоните мне! – Он вложил визитку в руки матери и понёсся по подъездным ступенькам вниз.
Вечер стоял хоть глаз выколи. Ромбов пробежал несколько дворов по водной каше, пересёк перпендикулярную улицу, нырнул в квартал гаражей и остановился у третьего по счёту. Сквозь щели запертых железных створок пробивался ржавый свет.
Вытащил пистолет. Забарабанил свободной рукой в дверь и заорал:
– Открывай! Полиция.
Увидел, как в широкой щели под дверью показались грязные кроссовки. Он отошёл назад и снял пистолет с предохранителя. Громыхнул засов.
Зелёнкин распахнул одну из тяжёлых створок. Он не пытался напасть или сопротивляться. Наоборот, раскрыл руки в приветственном жесте и забормотал с улыбкой:
– Добрался, голубчик… Ну, погляди, погляди, раз добрался.
В правой руке он держал ножовку. По руке текла кровь, и плащ был в кровавых пятнах.
– Назад, – скомандовал Ромбов.
Зелёнкин покорно отступил вглубь. Ромбов зашёл в гараж следом. У него потемнело в глазах.
Слева на большом металлическом столе, прямо под лампой, лежал распотрошённый труп.
30. Последнее пение
Всё движется: носится время по кругу – зима заступает на срочную службу, потом убегает