Сумка была старая, кирзовая, образца пятидесятого года. Снабженная кожаными ремнями, она носила на себе выцветший штамп «СА» — «Советская армия». Наливкин продемонстрировал сумку всем окружающим и сказал:
— Паек «Командирский», укомплектованный лично мной. Итак. Что тут у нас?
Он полез внутрь и гордо, словно кубок, извлек наружу банку тушенки с красной этикеткой. Продекламировал:
— Консервы «Говядина тушеная», производства мясокомбината номер один, город Москва.
— Видал, че достал? — тихо и очень удивленно проговорил Малюга Матузному. — Тушенка с красной этикеткой…
Матузный сглотнул слюну.
— Я думал, такой не бывает. Что байки все это.
— А я говорил… — ухмыльнулся им Сагдиев. — Говорил, что пробовал. А вы мне не верили.
— Далее, — продолжал Наливкин.
Капитан «Каскада» передал банку несчастному Зваде, которому, по всей видимости, совсем не хотелось рисковать вожделенной тушенкой и прочими «прелестями солдатской жизни», которые, наверняка, Наливкин припрятал для особого случая. Звада точно не думал, что особый случай станет именно вот таким.
— Сгущенка «Молочная». Две штуки, — Наливкин достал две банки сгущенки, связанные проволокой, чтоб не гремели, показал всем присутствующим. — Производства Ростовского молочного завода. На, Звада, держи. Только не урони мне тут. Товарный вид попортишь. Так.
Наливкин снова полез в сумку, пошарил там рукой и достал нечто, завернутое в промасленную кальку. Сладко понюхал.
— Колбаса «Сервелат». Завод «Микоян», Москва. Одна штука.
Сглатывать стал теперь не только Матузный. Солдаты и даже старшина Черепанов — все смотрели на содержимое пайка голодными, а еще удивленными глазами.
— Минеральная вода, «Боржоми», — Наливкин продемонстрировал нам полную стеклянную бутылку с полуотклеившейся этикеткой. — Грузинский розлив.
У бутылки была ржавая, немного помятая пробка. Кажется, кто-то уже пытался открыть минералку. Но, по всей видимости, был вовремя остановлен бдительным Наливкиным.
— Товарищ капитан, — в полнейшем отчаянии заныл Звада. — И ее тоже?
— И ее, — зыркнул на него Наливкин и пояснил: — Отложена фельдшером. Говорит, для медицинских целей. Подозреваю — для самолечения.
Звада, удерживая все извлеченное Наливкиным добро на руках, горько вздохнул.
— Ну ничего, — продолжил капитан «Каскада», — победителю можно. Для него нам, так сказать, ничего не жалко! Давай-ка все это сюда, Звада. Суй обратно в сумку. Вот так. А!
Когда все содержимое пайка вернулось в свою кирзовую обитель, Наливкин снова поискал что-то в сумке, вытащил пачку «Беломора» и самодельный ножик из гильзы от патрона КПВТ.
— Это на сладкое, — довольно сказал он, показывая всем остатки содержимого. — Так сказать, сувенир на память. Ну и курево. Куда ж без него? А! Еще вот.
Наливкин полез теперь в карман и достал размякшую шоколадку «Аленка». И она тоже отправилась в сумку. Потом капитан повесил «Командирский паек» на плечо, упер руки в боки. Спросил:
— Ну что? Желающие посостязаться за всю эту красоту имеются?
Дальше начался цирк. Желающих оказалось столько, что офицеры рассудили — если пойдет в том же духе, стрелять будем до утра. Тогда Таран волевым решением поменял правила и предложил жеребьевку. Предполагалось, что от Шамабада, танкового взвода и спецназа будут выступать по три бойца. То есть соревнования будут не одиночными, а командными. Причем договорились так: чья команда наберет больше очков, те в полном составе и признаются лучшими стрелками среди всех присутствующих и получат право разделить паек между собой.
Тогда в вещмешок насыпали автоматных гильз по числу желающих в каждой из трех команд. Причем три гильзы Наливкин пометил ножом — нацарапал крестик на боку каждой. Погранцы с придыханием тянули свои гильзы. Участвовать выпало Семипалову, поваренку Гие Горицавии, уже месяцев десять не державшему в руках огнестрельного оружия, и мне. Команда у меня была, скажем прямо, так себе. Ну да что делать?
Из «каскадовцев» стрелять выпало Ефиму Маслову, Зваде и Малинину. Азартный Наливкин, кстати, чуть не первым из «Каскада» полез тянуть гильзу и очень расстроился, когда достал простую, без крестика.
Танкистов представлял уже упомянутый мною лейтенант Фрундин, а также сержант Фролов и сам капитан Жуков. Нужно было видеть завистливый взгляд Наливкина, с которым он поглядывал на нордически спокойного Жукова, готовившего к стрельбе свой «Стечкин».
Офицерам разрешили вести огонь из личного оружия. Остальным полагался один пистолет на всех — тоже «Стечкин», но уже принадлежавший прапорщику Черепанову.
Первый тур прошел гладко. Каждый из нас, даже Гия, сбил все три бутылки. А вот у «каскадовцев» дела обстояли хуже. Звада решил выпендриться и стал стрелять из положения лежа. Когда две из трех его пуль попали в «молоко», спецназовцы взмолились, чтоб он встал и не позорился.
— Стреляй! Как человек стреляй, еп твою налево! — орал на него распереживавшийся Наливкин.
Звада показал чудеса стойкости и не поддался на уговоры товарищей. Остался лежать. Надо ли говорить, что и последний его выстрел ушел в молоко. Благо, неудачу Звады сгладил Маслов. Лейтенант, к слову, сходил на заставу и притащил оттуда свой трофейный «Вальтер», из которого и вел огонь. Причем все три пули он положил точно по горлышкам бутылок, да так, что ни одна из них не упала со своего места. Таким образом, первый тур мы все прошли с равным счетом.
На втором проблемы начались уже у нас. Вернее, казалось, что начались. Семипалов разнервничался и промазал по висящим на лесках бутылкам. Каково же было всеобщее удивление, когда вторая его пуля, непонятно каким образом… обрубила провод, на котором висели наши импровизированные мишени. Провод щелкнул, и обе бутылки сорвались, разом разбившись о железный столбик бывшего турника.
В тот же самый момент начались споры:
— Нечестно! Пусть перестреливает!
— Ну разбил же⁈ Разбил! Чего нечестного-то⁈
— Так дважды же промазал!
Все солдаты принялись ругаться, доказывая каждый свою точку зрения. Офицеры, как им и полагается, пресекли беспорядки.
— Будем считать, — сказал Наливкин, когда они с Тараном и Жуковым быстро посовещались, — что твой боевой дух поборол баллистику, Семипалов. Зачет тебе.
Ко второму туру лидировали «каскадовцы», опережая нас на одно очко, которое не смог заработать Горицавия. Танкисты отставали от спецназа на два.
С последним кругом мы повременили. Дождались полной темноты. Нам, пограничникам, даже пришлось отлучиться на боевой расчет, который Таран благополучно провел на заставе. После расчета Черепанов вернулся со следовым фонарем.
Стреляли так: боец выходил на позицию. Черепанов на несколько мгновений включал фонарь и освещал единственную стоящую бутылку. Потом выключал свет, и стрелок, досчитав про себя до трех, должен был выстрелить по памяти.
Когда мы