Мартынов вошёл в канцелярию. Закрыл за собой дверь. Заговорил:
— Часовые у бани докладывают — шпиона стошнило.
Глава 19
— Ну ты, Семипалов, и балбе-е-е-е-с, — зло протянул Таран.
Оба часовых — Семипалов с Малюгой — стояли в пятне желтоватого света лампочки, висевшей над входом в баню. Они виновато опустили взгляды в землю и выглядели, словно провинившиеся школьники.
— Это ж надо было додуматься! — Начальник заставы приподнял фуражку, пальцами пощелкал себе по лбу. — Додуматься оставить этого шпиона одного! Да еще и с тряпкой половой в зубах! А если бы ты зашел, а он тебя этой же тряпкой и придушил⁈
— В-виноват, товарищ старший лейтенант, — буркнул Семипалов.
— Ну ладно ты! Ты балбес, каких поискать. Ну а ты, Малюга, куда смотрел? Ты ж, вроде, толковый парень всегда был!
— Виноват, — Малюга громко шмыгнул носом. — Да я как-то… не придал значения.
Таран сплюнул.
— Не придал значения, блин…
Наливкин молча наблюдал, как Нарыв выводит из бани свою служебно-розыскную Альфу.
— Ничего, товарищ старший лейтенант, — пожал плечами усталый Нарыв. — Не нашли мы ничерта.
— Значит… ничего нет, да? — задумался Наливкин и, с хрустом почесывая подбородок, оперся спиной о стену бани.
— Так может, и не было ничего? — пожал плечами Черепанов. — Может, у него и правда какой приступ? С желудком мучается. Вон, видели? В слизи, что этот пакистанец из себя выдавил, кровь была. Возможно, язва. Тут фельдшер нужен.
Я заложил большие пальцы за пояс. Перенес вес тела на правую ногу. Потом пронаблюдал, как Нарыв успокаивает лебезящую перед своим хозяином Альфу.
Собака ничего не нашла и будто чувствовала себя виноватой перед своим инструктором. Она поджала хвост, поглядывала на Нарыва блестящими темно-желтыми глазами и время от времени звонко погавкивала.
Нарыв, в свою очередь, беззлобно ее осаживал:
— Место. Место, Альфа. Кончай ягозиться, говорю.
— Нет, — как-то горько проговорил Таран и покачал головой. — Он явно что-то выблевал. Что? Вот это вопрос. А в том, что мы позволили ему это сделать — моя вина.
— Ваша? — глянул я на Тарана, вопросительно приподняв бровь.
Таран вздохнул. Поправил фуражку.
— Вылетело у меня из головы то, что ты мне рассказывал, Саша. Что говорил — шпион вел себя как-то странно еще в мечети. Значит, он что-то носил в желудке. И теперь, очень может быть, уничтожил это.
— Как? — кивнул Наливкин Тарану вопросительно.
— Я не знаю, — покачал головой начальник заставы. — Ни осмотр, ни собаки, ничего не показали. Значит, он вполне мог это уничтожить.
— Предмет маленький. Абади мог засунуть его в какую-нибудь щель, — предложил Наливкин.
— Мы осмотрели все щели. Ничего нет, — отрывисто отчеканил Черепанов.
— И в полу, товарищ прапорщик? — спросил я.
— И в полу, — выдохнул старшина. — Полы тут новые. Древесина свежая. Только прошлым летом перестилали. Там и щелей-то почти нет.
— А если этот предмет совсем уж крошечных размеров? — спросил Наливкин.
— А если там и не было вовсе никакого предмета? — развел руками Черепанов.
— Остается только посмотреть, чего Шарипов у этого выпытает, — сказал Таран и обернулся назад, к зданию заставы.
Внутри, в ленинской комнате, Шарипов по личной инициативе допрашивал Саида Абади, находящегося под охраной пограничников.
Допрос проходил еще несколько минут. Потом особист вышел из здания заставы, но Абади почему-то выводить никто не спешил.
Усталый Шарипов подошел к нам. Лицо у него было хмурое и темное. Сложно было сказать: это таким образом на нем выступило изнеможение, или же дело было в том, что допрос не увенчался никаким успехом.
Все офицеры, и даже солдаты, что стояли у бани, с интересом уставились на Шарипова.
— Ну что, товарищ капитан? — не дождавшись, пока особист заговорит сам, спросил у него Таран.
Шарипов вздохнул. Закурил.
— Я взял перерыв небольшой. Сейчас обратно пойду, — сказал он, потом хмыкнул. — Сложновато думать, когда третьи сутки без сна.
— Товарищ капитан, — сказал теперь я, — что-нибудь узнали?
— Этот изворотливый сукин сын рассказал, что и правда выблевал кое-что, — сказал он.
Наливкин с Тараном нахмурились. Переглянулись. Черепанову явно стало любопытно, и он уставился на Шарипова, словно ребенок, впервые увидевший радугу.
— Говорит, это был яд, — сказал Шарипов. — Какая-то хитрая химическая смесь. Пилюля в мягкой оболочке. Говорит, мол, так просто ее не выявить. Желудочный сок не повреждает. Капсула имеет особые свойства и потому довольно долго задерживается в желудке. Активируется дополнительным препаратом — какой-то таблеткой. Смерть быстрая и почти безболезненная. А главное — от яда не остается следов.
— И что, он передумал помирать? — недоверчиво хмыкнул Таран.
— Представь себе — да, — пожал плечами Шарипов. — Сказал, что хоть пилюля и держится в желудке до недели, после попадания ее в пищеварительный тракт препарат активизируется. И наступает смерть. А он, по его словам, уже долго с ней ходит. Вот и запереживал.
— И где ж эта волшебная пилюля? — Наливкин ухмыльнулся.
— Где-где… Разложилась на воздухе. Вот где. Ну, по его словам.
— Надеюсь, вы ему не верите, — суховато сказал я, скептически взглянув на особиста.
Шарипов вздохнул. Поджал губы. На его широком квадратном лице заиграли желваки.
— Нет. Не верю. Мне показалось, эта падла надо мной просто издевается.
— Его рассказ звучит прямо как из книжки про шпионов, — кивнул Наливкин.
— И правда, звучит как бред, — улыбнулся Черепанов.
— Ну, — особист кивнул, — а задвигает он этот рассказ с такой серьезной рожей, будто все правда. Говорю ж, этот гнилой червяк надо мной издевается.
— Но он рискнул, — сказал я. — Понадеялся на то, что никто не станет обыскивать баню с особым пристрастием.
— Да только он нас недооценивает, — кивнул Таран.
Шарипов на несколько мгновений задумался. Потом вдруг сказал мне:
— Саша, а ведь ты первым различил его странное поведение, верно? Еще в мечети говорил нам, что Абади слишком подозрительно себя ведет.
— Верно, — я кивнул.
— Знаешь, что я тебе скажу? — продолжал особист. — Мне кажется, он тебя побаивается. Понимает, что ты видишь его насквозь.
Я не ответил особисту. Наливкин с Тараном и Черепановым переглянулись.
— Сейчас я опять к нему пойду, —